как говорил отец.
Старый Масалов правил крепкой, но справедливой рукой. Он понимал землю, любил свой труд хлебороба, не искал иной доли ни для себя, ни для детей. А жизнь распорядилась иначе. На финскую проводили Михаила. Надел парень военную форму вроде на время, а вышло, что и насовсем. Следом Андрей стал кадровым военным. Василий - тот еще молодой. Но тоже из ворот глядит. Тесновато ему в родной деревне. Наталья и Анна, положим, здесь, рядом свое счастье ищут. А найдут - вот уже и не Масаловы.
Одна у отца опора - Николай. Не повезло парнишке поначалу. Окончил четыре класса и... слег. Когда оклемался, его погодки ужо шестой кончали. А парнишка самолюбивый. Не пошел больше в школу. Сначала дома помогал. Потом и в колхозе дело нашлось. Николай работой не гнушался. Но тут вмешался старший брат Андрей. Приехал в отпуск, присмотрелся и отрубил:
- Хватит коням хвосты крутить. Садись на трактор.
Да и сам старый Масалов видел, что хватит. Отпустил сына на курсы, хотя трудно было уж одному, сдавать начал. Не пожалел, что послал. Стал Николай трактористом на весь район. Работал, как одержимый. А ведь и тракторишко-то ему дали рухлядь-рухлядью. Однако подправил, приспособился.
Так бы, наверное, и покатилась жизнь дальше, потекла своим установившимся ручейком. Да все перемешала война. У всех четырех сынов одна оказалась профессия. Андрей сейчас в Восточной Пруссии. Михаил на Севере. Василий где-то от Кюстрина оторвался. Живы пока. Пока...
Быстро идут фронтовые письма. Но ведь и так бывает, что следом за ними идут скорбные официальные извещения.
А хорошо бы действительно всем вместе завалиться к старику. Эх, и...
- Му-утти... Мутти!
И встал солдат. Встал во весь рост, могучий и непобедимый, презревший смерть ради жизни. Над ним свистят пули. Но это уже наши пулемётчики, не ожидая команды, открыли огонь.
Николай Масалов легко перекинулся через парапет канала.
Перед ним лежали женщина, молодая, рослая, даже в смерти своей красивая... Вероятно, она пыталась бежать оттуда, из последнего фашистского логова. Эсэсовцы убили ее, трусливо и подло выстрелив в спину. Теряя силы, она забралась под мост, поясом от платья привязала к себе ребенка и умерла. Белокурая трехлетняя девочка дергала мать за пояс и все звала, звала...
Медленно тянутся минуты. Молчит фронт. Генерал смотрит на часы. Он что-то шепчет. Может быть, торопит солдата, которого только что послал единоборствовать со смертью. Где же ты? Где?
И снова встал над бетонным выступом солдат. А вместе с ним над крышей избитого снарядами и пулями дома встало солнце, большое и ослепительное. Его лучи яростно ударили по тому берегу. И ударили пушки. Артиллерийская подготовка началась.
Это было только совпадение. В назначенный час свершилось то, что должно было свершиться. Но казалось, что весь фронт салютует подвигу русского солдата. А он шел через набережную в полный рост, бережно прижимал к себе маленькую белокурую девочку, шел, четко печатая шаг, как положено идти знаменщику полка, когда он выносит гвардейское знамя.
...В Берлине, в Трептов-парке, стоит монумент. Русский солдат в плащ-палатке, небрежно накинутой на крутые плечи, в надежных кирзовых сапогах, в которых пройдены тысячи километров, гордо вскинув чубатую голову, с высоты пьедестала смотрит открыто, внимательно, далеко. В правой руке он держит тяжелый обоюдоострый меч, а левой подхватил маленькую девочку. Девочка доверчиво прильнула к груди солдата. Этого солдата знает весь мир. Потому что подвиг солдата, простого русского парня, стал символом Советской Армии, армии-освободительницы, спасшей человечество от коричневой чумы.
А солдат живет в Тяжине.
Три ранения и две контузии дают о себе знать. После демобилизации пробовал сесть за трактор - не получилось. Отсидит за рулем два часа, и такая боль в голове, что хоть криком кричи. Врачи посоветовали переменить профессию.
Переменить профессию... А если она у него одна? И времени для того, чтобы получить вторую, не было, да и не хотел он второй. Любил эту, и думал, что на всю жизнь с ней породнился.
Много дел перепробовал. И ведь нашел.
Вот здесь, около ребятишек. Николай Иванович Масалов почувствовал, что он снова у настоящей работы.
- Люблю я ребятишек, - смущенно говорит Николай Иванович. - И они ко мне тянутся. Еще парнем был, а около меня этот ушастый народец постоянно крутился. С одной стороны, тракторист. Фигура по том временам для деревенских хлопчиков и девчушек довольно привлекательная. Да и как-то все у нас с ними всерьез получалось. Машину ли ремонтировать, рыбу ли ловить - на равных правах, в полную силу.
Ну, и заступником я для них был надежным. Знали, что при мне самый заядлый буян мальца не тронет. Терпеть не могу, когда ребятишки плачут.
Когда в райкоме предложили мне в этот детский садик заглянуть, пошел, прямо скажу, с охотой. А тут еще всякое запустение и неустройство крепко за душу взяло. Так и остался.
Ничего, с ребятишками мы дружим. Нашли общий язык.
Николай Иванович устало пожал плечами и заключил:
- Вот такие, значит, нынешние наши дела. - И тут же, спохватившись, задумчиво сказал:
- Смотрю я на этих малышей и часто ту девочку вспоминаю. Где она? Не я ей жизнь дал, конечно. А все-таки родная вроде мне. Теперь ведь большая.
Да, годы идут.
Давно отгремели победные залпы. О прошлом теперь напоминают только старые фотографии, которые бережно хранят жена и дочурка, да письма друзей: не забывают однополчане своего друга. И он помнит их.
Надо было выяснить еще один вопрос. И я задал его.
- Как случилось, что об этом подвиге так долго никто не знал?
Николай Иванович на минуту задумался, потом заговорил медленно, рассудительно.
- А я ведь и сам не догадывался, что стою на этом пьедестале. Да и почему я? Тысячи ребятишек спасли в те дни в Берлине наши солдаты.
