жизнь вся впереди, можно сказать, только начинается. Ему от людей прятаться не надо. Придет он к ним с поднятой головой: дело свое солдатское делал как положено. Вот и готовился Николай Масалов к бою обстоятельно, расчетливо, как и полагается бывалому воину, ветерану гвардейского полка. Примечал, откуда ударят пулеметы эсэсовцев, прикидывал, где надо ползти, а где - и в рост, но побыстрее. Солдат мысленно прокладывал ту тропку, по которой он сегодня пойдет в атаку, чтобы поставить знамя своего полка в самом гитлеровском логовище.
- Знакомых выглядываешь?
Рядом прилег Володька Божко, разбитной ординарец командира полка.
- Мои знакомые сзади остались, - хмуро отозвался Николай Масалов. - Те давно тихие. А эти ещё не угомонились. Слыхал, Стефаненку пометили.
Рассказ солдата словно запутанная стежка в лесу, которая крутит вокруг столетних кедров, пятится в обход крутолобых холмов, виляет вдоль берегов речек. Хотел сразу же рассказать о самом главном, о том последнем бое, а оказалось, что надо возвращаться назад, потому что если не вернуться, то главное оказывается совсем не главным, и что-то остается недосказанным, непонятным.
...Ранней весной 1942 года молодые, здоровые ребята в составе стрелкового Сибирского полка, втихомолку оплаканные горькими материнскими слезами, обласканные первыми робкими поцелуями сразу повзрослевших девчонок, напутствуемые добрым словом знакомых и незнакомых людей, с песнями, под дробный переклич старых, из деревни захваченных гармошек, эшелон за эшелоном выехали на Брянский фронт.
Земля только просыпалась от долгого зимнего сна. Над редкими прогалинами курился легкий туман. В берёзовых и ольховых колках копилась нежная чистая зелень.
Разговоры в вагоне, в котором ехали минометчики, велись самые обыденные: о весне, которая в этом голу обещала быть дружной, о земле, о видах на урожай. Молодые парни, они еще в первые дни войны оказались хозяевами большого и важного дела. Только-только взялись за него. И вот уже отхозяевали. Каждый размышлял, как там, в родной деревне, без них идет подготовка к севу. Николая Масалова больше всего беспокоило, управится ли Настя с трактором. Передал он ей машину на ходу, чистенькую. Но если не прогреешь мотор на холостом ходу - и загорай. Настя, положим, девка аккуратная. Но девка есть девка.
О войне думали, как о чем-то временном, случайном. Тогда они ещё верили, что немец дуриком прет, что его там, на границе, просто встретить некому было, что вскоре все пойдет так, как надо. В их полку хлопцы - как на подбор. Да и с востока народ надежный перебрасывают, сами видели.
- Мы их образумим, - басил Иван Сучков, сжимая тяжелые кулаки.
Тогда они еще не были и солдатами, хотя на них уже надели шинели, хотя им в руки дали оружие, наспех научили стрелять из него и попадать в деревянные мишени. На войну ехали так же, как в свое время ходили на кулачки в соседние деревни. Вспоминая об этом, Николай Иванович виновато, скорбно усмехался.
Солдатами они стали потом. Не сразу. И не все. Многие не успели.
Копали свои первые окопы. Дело знакомое. Только командир роты Хозяинов был еще более требовательным и придирчивым. Так и это вполне понятно. Командир - он и есть командир, обязан требовать и то, чтобы окопы были в рост, и цели каждый наводчик чтобы зиял на зубок, и разговоров чтобы посторонних не было.
В окопах только переночевали, с затаенным любопытством поглядывая в ночь, густо расцвеченную багровыми всполохами. И это тоже было знакомо. Так в родных краях в конце июля тревожно и радостно цветут над полями зарницы — отблески далеких гроз и предвестницы урожая...
Утром снялись и шли, шли, все круче забирая назад и влево.
Боевое крещение полк принял пол Касторной...
Кто из живых забыл свой первый бой? Таких нет. Но кто из живых может связно, подробно рассказать о своем первом бое? Таких тоже нет.
Весь день полк гранатами и бутылками с горючей смесью отбивался от пышущих огнем танков. Страшной мужицкой бранью да редкими винтовочными выстрелами встречали хищных разлапистых «юнкерсов», а они висели и висели над самой головой и густо сеяли на землю смертоносное железо. Земля не хотела его принимать и яростно выбрасывала черными высокими фонтанами. Наливаясь злостью от бессилия перед чужими самолетами, без команды поднимались навстречу цепям пьяных немецких автоматчиков и принимали их на верные трехгранные штыки.
Так рождалось мужество, без которого нет солдата.
Потом дрогнул и покатился соседний полк...
Почти месяц пробивались из окружения. Родная земля заботливо укрывала своих сыновей в редких балочках, прятала под сенью густых лесов, ласково прижимала их к своей груди, когда, сломленные усталостью, они падали и забывались в коротком бредовом сне. А то вдруг припадала к ногам, словно в беспамятстве, липла пудовыми комьями, силилась остановить, задержать. А они все шагали, молчаливые и угрюмые.
Четыре раза полк прорывался сквозь кольцо смерти, сметая немецкие заслоны. Шли в атаку, экономя каждый снаряд, каждый патрон. И снарядов, и патронов было мало.
Одна за другой оставались сзади деревни. Названия их не спрашивали - не у кого было. В ту пору быстро пустели богатые и шумные села Брянщины. А вот это запомнилось - Тербуны.
Белые хатки ровными линейками улиц рассыпались вдоль небольшой речушки. В беспорядочной, густой зелени садов они казались неестественно чистыми н нарядными. Полк батальонными колоннами шел мимо, прижимаясь к спасительному леску.
Вдруг крайние хатки снялись с места и покатились, рассыпаясь по лугу. Это было настолько неожиданно, что все растерялись. Немецкие танки выиграли 200 метров, а полк их потерял, и поэтому вынужден был принять бой.
15 железных чудовищ, над которыми тяжело бились белые брезентовые чехлы, двумя линиями катились по полю. Навстречу им ударили разрозненные залпы, залились в бешеной скороговорке пулеметы. Подали голос 45-миллиметровки. Их осталось две. Последние дня их несли почти на руках.
Танки ответили сходу и прибавили скорость. За ними бежали автоматчики.
Николай Масалов еще раз проверил прицел и опустил в ствол первую мину. Она легла удачно. Теперь он ничего не видел вокруг,
