в дом минут пятнадцать-двадцать назад, а только что, перед вашим приездом, вышел.
— А прежде вы его не встречали?
— Нет, не встречала.
Мы поднялись наверх, и дворничиха открыла дверь. Сержант Петренко вошел в комнату, сразу увидел рукоятку ножа, торчащую из груди хозяина, и, поворотившись ко мне, зарычал:
— Зачем вы к нему приходили? Говорите откровенно, не вздумайте врать!
— Я уже объяснил вам цель моего пр’гхода и могу только повторить. То, что я вижу, снимает с Германа мои подозрения в воровстве кошек.
— Почему вы его подозревали?
— Мне не нравилось угрюмое выражение его лица, постоянно угрюмый человек кажется опасным. Но теперь вижу, что был не прав. А вот вы почему приехали именно сейчас? Мы ведь с вами сотрудничаем, так что не скрывайте.
— Ладно, расскажу. Нам позвонила женщина из клуба, сказала — у нее договоренность с Ереминым на вязку кошки. Она звонит ему, а он как в воду канул, на звонки не отвечает. Она встревожилась и позвонила нам…
В общем, я славно провел остаток дня. Приехала дежурная бригада криминалистов cg следователем Михайловым и начальником уголовного розыска Голсзатым. Я был задержан как подозреваемый. В районном отделении меня сначала допрашивал Михайлов — недоверчиво, зло, явно желая посадить меня в «Кресты» и «повесить» на меня убийство. Его сменил Головатый, говоривший рассудительно и полагавший, что я не пойду на «мокрое дело» без особых на то обстоятельств. Таких обстоятельств он не смог найти, и в десять часов вечера я был отпущен из Автовского отделения милиции под подписку о невыезде.
От отделения милиции до нашего дома три минуты хода пешком, если не торопиться. И я не спешил, пытаясь привести в порядок свои мысли и ощущения. Но ощущений было много, а мыслей, увы, кот наплакал.
Стол Грая оказался застелен газетой. На нем стояла металлическая масленка с завинчивающейся пробкой, лежала зетсшка. Зажав старинный пистолет ящиком стола, он ершиком чистил ствол.
— Что такой взъерошенный? — спросил Грай.
Чтобы успокоиться, я сел за свой стол и сделал три длинных вдоха.
— В нашем деле появился покойник, — произнес я как можно спокойнее.
— Шутки твои дурацкие, — занервничал он, макая ершик в масло. — Ты нашел Германа?
— Да, нашел. Мне не нравилась его угрюмая сосредоточенность, и уши прижаты, словно у маньяка. На телефонный звонок он не ответил, и я поднялся на восьмой этаж, чтобы посмотреть, что за квартира. Нам надо бы побывать там и попробовать найти что-нибудь — след, зацепку. Дверь оказалась незакрытой, и я вошел. Единственное, что сумел отыскать — чайник на столе, две чашки и хлебный нож в груди Германа, упавшего на пол.
Видимо, ранение не улучшило Граю характер, да и нервы у него расшатались. Мне показалось, что его хватит удар, так покраснело его лицо. В нашем деле, которое мы считали простым, бытовым, вдруг в первый же день появился покойник. Грай схватил вычищенный пистолет и, размахивая им, закричал:
— Черт побери эту каналью! Мало ему ворованных кошек — людей стал убивать!.. — погрозил пистолетом в сторону улицы. — Доберусь до тебя, держись, людоед! — ярость корежила Грая, он выскочил из-за стола и забегал с пистолетом по кабинету. — Я… я… бриться не буду, пока не схвачу негодяя! — Зная о его способности выстрелить в самый неожиданный момент, я был рад, что оружие без пули, и внимательно следил, чтобы он в гневе не выхватил из ящика стола заряженный пистолет.
В кабинет заглянул обеспокоенный Бондарь.
— Что-нибудь случилось?
— Да, — ответил я. — В нашем деле появился покойник. Мы в трауре и в гневе. Грай дал слово не бриться, пока не поймает убийцу. Я с сегодняшнего дня не стригусь.
— Ну, если это необходимо, чтобы заработать гонорар, — поднял брови Бондарь, — можно пойти и на такую жертву. Хотя клиенты вряд ли вас поймут.
Грай поднял старинный пистолет, прицелился в середину стенда с коллекционным оружием. Бондарь зажал уши, я закрыл один глаз.
Кремень незаряженного пистолета звякнул о пустую полочку для пороха. Грай тотчас успокоился, подхватил раненую руку и уставился в окно.
— Давай подробности.
Бондарь закрыл дверь, чтобы дать возможность шефу успокоиться, я стал рассказывать медленно, слово за словом, а в конце сделал собственный вывод:
— Приходил хорошо знакомый ему человек, которого Герман не мог подозревать. Герман угостил его чаем и сам выпил что-то, от чего стал плохо соображать, или совсем отключился. Тогда вдобавок он получил и нож в грудь. Наверняка, Герман что-то узнал о пропаже кошек.
Грай вернул вычищенный пистолет на стенд.
— Вопрос, — продолжал я, — Необходимо выбрать нового подозреваемого. Но не могу этого сделать — ни малейшей зацепки… Теперь о вашей клятве не бриться. Лучше вам забыть об этом, ведь придется выходить на люди, и все подумают — вы сошли с ума, ведь каждому не объяснишь, что этот злодей вывел вас из равновесия.
Грай мрачно отрезал:
— Я дал обещание, и его сдержу.
Во время позднего ужина мы угрюмо молчали, словно были солдатами роты, которая подверглась неожиданному обстрелу и понесла потери.
Перейдя в кабинет, я взял лист бумаги и стал записывать версии, которые мы могли бы расследовать, причем почти все они казались совершенно дикими:
«1. Обыскать квартиру графа Шувалова: посмотреть — не он ли зачинщик всех этих краж кошек с неведомой для нас целью. Быть может, в его документах отыщется какой-нибудь след, который укажет нам виновного;
2. Обыскать с той же целью квартиры всех членов совета клуба любителей кошек «Котофеич»;
3. Выяснить фамилии всех, кто мог знать о нашем расследовании, и поговорить с каждым;
4. Пригласить секретаря клуба Надежду Молчанову на ужин со списком членов клуба и потолковать с ней;
5. Попытаться выяснил», кто из членов клуба вдруг резко улучшил свое материальное положение;
6. С помощью милиции уточнить время гибели Германа. Попытаться найти в его доме свидетеля, который видел в это время незнакомого человека, показать ему фотографии членов совета клуба для опознания;
Попытаться ответить на вопросы: кому помешал Герман Еремин? Что он знал? У кого был мотив для убийства?»
Елисей запрыгнул на стол. Зелеными человеческими глазами, не мигая, посмотрел на меня, на Грая. Сел на список версий и, честное слово, попытался нам что-то сказать.
— Хороший кот за несколько дней чувствует выставку, — перевел я его мимику.
— Хороший кот за три дня чувствует, что его украдут, — мрачно усмехнулся Грай.
— Не шутите так, Бондарь сказал, что Елисей ему стал дорог, как ребенок.
— Петербургский клуб «Котофеич» спас, вырвал из небытия и почти обожествил русскую голубую кошку.
