богатства должно быть! Если мало, то я ещё мешок зерна сверху добавлю! Или два! Уваж, Григорий!
– Так и быть! – нехотя ответил Босой. – Добавь три мешка пшена и бери. Но не позднее, чем до утра! Только сперва зерно к дому моему привези.
На том и порешили. Отнёс Харитон зерно в Гришкину хату, отдал найденные самородки и с камнем в руках побежал рыскать под тополем.
Встал Босой с первыми петухами, только-только светать начало. Посмотрел в окно, а по улице, весь измазанный, идёт Харитон, лицо чёрное, лоб морщинистый, как кора на комле. Доковылял он до калитки, рядом с ней уселся и кричит:
– Гришка! Гришка! Выходи!
Григорий вышел, зевая в кулак, сказал:
– Здорова ночевали! – и веселея добавил: – Никак хвастаться пришёл?
– Куда там! Всю ночь бродил и рыл. Так ничего и не добыл более.
– Даже одного кусочка не нашёл? А в том же месте перекапывал?
– А то как же! Там в первую очередь и искал. Не свезло мне…в убытке я. Самородки у тебя – это ладно, так ведь три мешка пшена в придачу выдал. Эх…
– Ну брат! Уговор такой был! Ничего уж не поворотишь!
– Уговор… – встав, Харитон махнул рукой и не стал договаривать. Он вышел на дорогу и поковылял к своему дому.
– А камень то вернуть? – окрикнул Гришка.
– Вон у калитки. Будь он неладен!
Вечером заглянул Парфён.
– Ну, Гришка!? Рассказывай, как провернулось всё? Доля моя большая? – Парфён улыбаясь сел на табуретку и нарочито потирал руки. Заметил в углу три мешка с зерном. – Это прибавок? Недурно! Я, так и быть, треть возьму, более не стану.
– Я тебе ещё кое-чего добавлю. – сказал Гришка. – Только унести смоги!
Босой в два шага приблизился к дружку и принялся бить его кулаками. Опешивший от внезапной добавки Парфён рухнул на пол. Гришка схватил освободившуюся табуретку и стал охаживать лежащего.
– Вот тебе, собака, добавка! Где ещё два самородка, хапуга поганая? Себе прибрал? – табуретка разлетелась на куски. – Запомни Парфён, если станешь хитрить, я тебя псам скормлю, они тебе горло вырвут, поганец.
Получив свою долю, охая и ахая, Парфён отправился домой отлёживаться. Тогда-то и затаил он обиду на Гришку. Поклялся отомстить ему, но раскрывать их совместный замысел не стал, больно хотелось разжиться на Гришкиной придумке.
Харитон, расстроенный неудачей, взял бутыль самогонки и отправился по соседям рассказывать о приключившемся с ним. Громко хохотали мужики, тихонько смеялись бабы. "Опростоволосился бедолага. И куш не сохранил и своего добра отвалил!" – говорили ему. Однако, несколько последующих дней ходили к Гришке односельчане и просили камень. По пять мешков зерна брал он с мужика, а кто побогаче с того и по шесть.
– Мил ты мне, соседушка! – говаривал Гришка каждому приходившему. – Бери камень на сегодня и на завтра. Уж за такой срок точно найдёшь золотишко.
И так тянулись день за днём, а камень никак не раскалялся, не хотел обжигать жаждущую руку.
Минули две недели. Мужики, вместо того чтобы в поле работать, рыскали по окрестностям надеясь озолотиться, но всё было тщетно. Делать нечего! Взялись они всем миром, вспахали, а сеять то и нечего. Только на прокорм осталось зерно, всё стащили Босому за чудо-камень. Кинулись миряне к нему.
– Григорий! Родненький! Сглупили мы давеча, всё зерно тебе снесли, на смерть голодную обрекли себя! Не дай сгинуть!
Тут-то Григорий разошёлся по-настоящему.
– Да разве могу я земляков своих со свету сжить?! Да где такое видано! Помогу братушки, помогу. Только нельзя же за так отдать зерно, сам то я тоже со свету сгинуть не хочу. Давайте, односельчане, так поступим: берите сколь надо, а по осени, сверх взятого, вернёте ещё столько же.
Приуныли мужички, заплакали бабы, но делать нечего. Взяли у Григория зерно, засеяли поле и стали ждать урожай.
Во время сенокоса созвал к себе Григорий Харитона и ещё нескольких мужиков. Говорит:
– Земляки, знаю что недовольны вы раскладом дела. Ещё урожай не собран, а уже отдать надо. Могу пособить с этим справиться. – мужики внимательно слушали. Босой нарочно замолчал, посмотрел на лица слушающих.
– Не томи Григорий! Выкладывай! – сказал Харитон.
– Думается мне такое дело. Хочу коровёнок завести, голов эдак шесть. Масло бить буду. Да только на такое стадо своими руками не накосишь, руки в кровь сотрёшь, а один не управишься. Вот я и думаю: зерно, сверх взятого, можете не отдавать, себе оставьте, но взамен прошу сена с ваших делянок. – Гришка опять замолчал.
Мужики переглянулись. Некоторые заметно повеселели.
– Толково предлагаешь, Гришка! – с улыбкой сказал Харитон.
Босой посмотрел на говорящего. Сморщил лоб, сдвинул брови и кашлянул, не сводя своих глас.
– Григорий Авдеевич. – испугавшись поправился Харитон. Босой кивнул и продолжил:
– По половине делянки с каждого! Зерно дороже, так что ещё дёшево обошлось вам. К началу дождей чтоб всё у меня уже было, гнильё совать даже не думайте!
– Согласны мы, Григорий Авдеевич. – хором ответили мужики и поклонились. Гришка расплылся в довольной улыбке.
– Ступайте. – небрежно бросил он.
За лето оброс Гришка Босой жирком. Вызвал из города мастеров, те застелили крышу железом, справили новые окованные ворота, украсили дом резьбой, переложили печь, выстроили ему большой амбар. Впервые увидел Гришка в своём доме деревянный пол вместо земляного. Огромный сеновал появился во дворе, в стайке жуя свежее сено мычали коровы. Жена Харитона – Анна с другими женщинами работала у Босого.
– Ой, бабоньки! Сведёт он нас в землю, Гришка проклятый! – начинали между собой разговор работницы. – А всё муженёк! Нет чтобы в поле за плуг встать, он с каменюкой носился! Вот и доносился!
– Мой лучше, что ли!? – гневно поддакивала другая. – Сено со своей делянки, своей же корове даю, да только и сено, и корова всё теперь Гришкино, за долг отдано. А меня то в работницы взял, дескать облагодетельствовал – дал кусок хлеба, Мироед проклятый! Чтоб ему сгореть!
– А ты не под коровой надрывайся, а под Гришкой! Может и не только хлеба даст, но и маслица намажет! – ехидно подшучивала жена Харитона, унося два ведра парного молока. И почти выйдя, добавила: – Только прежде и маслице сама взобьешь. – Стайка наполнилась женским смехом. Шутка ненадолго развеселила женщин, после чего они хмуро возобновили работу.
Подошло время жатвы. Едут телеги, везут на них мужички мешки: половину себе, половину
