или просто выказывала уважение, как все аттивары и Фенд. Он надеялся, что это не так; ему нравился ее независимый, сильный характер, а не уступчивость. На самом деле в самом начале их отношений она жестко их контролировала, теперь же ему иногда казалось, что главным стал он. Это внушало ему такое же беспокойство, как любая неизвестность, особенно учитывая почтение, с которым, казалось, к нему относились остальные аттивары.
«Казалось», потому что они привели его сюда силой, и он этого не забыл.
Но с тех пор ничего даже отдаленно похожего не происходило. Его слово было законом, и, насколько он мог судить, он имел право бывать в любой части горы.
Кроме тех, которые не мог отыскать.
— Что-то не так?
Его смущало то, с какой легкостью Землэ угадывала его настроения.
— Смотри под ноги, а не на меня, — пробормотал он.
— Да ладно, тебя что-то беспокоит.
— Просто я в очередной раз пытаюсь понять, почему аттивары не знают, где находится Алк, — сказал Стивен. — Он считается сердцем, сокровищницей этого места, но никто не может указать мне дорогу к нему, несмотря на то что я пришел сюда именно за тем, чтобы его отыскать.
— Ну, сокровищницы обычно хорошо спрятаны, или их хорошо охраняют, или и то, и другое, — заметила она. — А аттивары тоже пришли сюда не слишком давно.
— Верно, — не стал спорить он.
Они добрались до следующей площадки и череды галерей, которые, возможно, когда-то были бальными или банкетными залами, такими большими и величественными они выглядели.
Стивен прислушался, но его когда-то сверхъестественный слух пострадал во время взрыва несколько месяцев назад. Он по-прежнему слышал лучше обычных людей, но сейчас не уловил ничего необычного. А, проведя рукой по стенам, не сумел нигде обнаружить ни одного теплого пятна.
— Ну, отсюда он мог выбрать с десяток разных путей, — проговорил он. — Может, мне стоит предупредить стражу.
— Именно для этих целей она и существует, — заметила Землэ.
— Пойду, отыщу их, — кивнув, сказал он. — Они внизу, в одном пролете лестницы. Возможно, они даже его видели. А ты возвращайся наверх.
Она улыбнулась.
— Хорошо. Я собираюсь снова раздеться. Ты ко мне присоединишься?
Стивен заколебался, и она закатила глаза.
— Мы найдем Алк, Стивен. Ты же сам сказал, что прошло меньше месяца. Ты всю прошлую ночь провел за книгами. Еще одна такая ночь, и я начну сомневаться в собственной привлекательности.
— Просто… это очень срочно. Ревестури рассчитывают, что я обнаружу здесь знание, которое поможет спасти мир. Это накладывает на меня определенную ответственность. А теперь еще… кто-то сюда заявился.
Она улыбнулась и слегка приоткрыла рубашку.
— Жизнь коротка, — сказала она. — Ты его найдешь. Такова твоя судьба. Пойдем в постель.
Стивен почувствовал, что его щеки заливает краска.
— Я скоро поднимусь, — сказал он.
ЛЕОФ
Леовигилд Акензал откинулся на ложе из теплого клевера и закрыл глаза. Он глубоко вдохнул наполненный ароматом цветов воздух и расслабился в лучах теплого солнца. Его мысли начали путаться, когда сны, прячущиеся в зеленой траве, тихонечко, на цыпочках, прокрались в его голову.
Зазвучала нежная мелодия, которая сплелась с песнями птиц и жужжанием пчел.
— Это что за мелодия? — тихонько спросил знакомый голос, испугав его.
— Она импровизирует, — пробормотал он.
— Звучит немного грустно.
— Да, — согласился он. — Все, что она теперь играет, наполнено печатью.
Теплые, мягкие пальцы сплелись с его собственными, изуродованными и загрубевшими. Он открыл глаза и повернул голову, чтобы видеть рыже-золотые волосы и темные глаза Ареаны.
— Я не слышал, как ты подошла, — сказал он ей.
— Босые ноги неслышно ступают по клеверу, верно?
— Особенно такие легкие, как твои, — ответил он.
— О, тише. Тебе больше не нужно меня завоевывать.
— Как раз наоборот, — сказал он. — Я бы с радостью завоевывал тебя каждый день.
— Как замечательно, — заявила она. — Слова хорошего мужа. Посмотрим, будешь ли ты чувствовать через десять лет то же самое, что чувствуешь сейчас, когда прошло десять дней.
— Я больше всего на свете хотел бы это узнать. А потом через двадцать, тридцать…
Она прикрыла рукой его рот.
— Тише, говорю тебе.
Она оглядела поляну.
— Я думаю назвать эта место твоим солярием. Ты теперь стараешься все время быть на солнце.
«А ты разве нет?» — хотел спросить он, Она провела в подземелье несколько месяцев, так же, как и он. И, как и он, слышала… «Нет», — он не станет это вспоминать.
— Извини, — проговорила она. — Я не хотела тебе напоминать. Просто… а что ты будешь делать, когда наступит зима?
Он пожал плечами.
— До нее еще далеко, и я не могу помешать ей прийти. Посмотрим.
Она улыбнулась, но ее улыбка причинила ему боль.
— Может, я напишу веселую, яркую музыку.
— Извини, что не дала тебе поспать, — сказала она.
«Да, не дала, — подумал он с горечью, — И к чему все эти разговоры о зиме?»
— А с другой стороны, мне кажется, что ты только и делаешь, что спишь, — проговорила она.
Он сел, чувствуя, как его охватывает раздражение.
— Как ты…
И тут его укусила оса. Боль была совсем простой, самой обычной, и он с воплем вскочил на ноги, размахивая руками в воздухе, где роились насекомые.
Он все понял. Боль от укуса разбудила его чувства.
— Мери, — крикнул он и направился к девочке, сидевшей со своим аккордеоном.
— Мери, прекрати.
Но она продолжала играть, пока Леоф не потянулся к ней и не остановил ее руки. Они были холодными.
— Мери, это причиняет нам боль.
Она не подняла головы, продолжая разглядывать клавиши.
— А мне не больно, — сказала она.
— Я знаю, — ласково проговорил он.
Тогда она подняла голову, и в груди у него все сжалось.
Мери была хрупкой девочкой и выглядела младше своих восьми лет. Издалека могло показаться, что ей лет пять или шесть.
Но он стоял совсем близко. Когда она посмотрела на него, он заглянул в ее глаза. Они оставались голубыми, но какими-то непостижимым стразом казалось, будто в них поселилась тень, иногда возникало ощущение, будто она где-то далеко, а порой их наполняла такая боль, какой не должен знать
