— Даня, что?
Он смотрел не мигая, в глазах такая боль, что она, ещё не услышав слов, всё поняла: "Беда!"
— Папа разбился…
Неведомая сила подняла её.
— Нет, нет, — ноги подогнулись и Лена села на кончик кресла. Она видела, как у сына стали трястись руки и дёргаться голова. — Нет, нет…
В ней всё напряглось и враз отпустило. Тяжесть пропала, как будто душа готовилась и ждала именно это известие.
Данька смотрел прямо перед собой, на Лену, словно она могла что-то изменить…
— Где он?
— Мам, его больше нет. Совсем нет…
Мир покачался и рухнул. Лена обняла сына, и они долго стояли так, находясь в какой-то невесомости. В растерянности побродила по комнатам. Потом ещё сумела заставить себя принять душ, чтобы как-то прийти в себя. Затем дошлёпала, не вытираясь, до постели и уснула, не успев коснуться подушки. По-видимому организм, готовясь к тому, что долго отдыхать теперь не доведётся, включил защитные функции. Утром приходило много людей. Официальные и не официальные, друзья, соседи, сослуживцы и знакомые… Беда сразу стёрла время суток. Лену одолевала страшная слабость, хотелось просто лечь и забыться, не видеть, не слышать никого, авось пробуждение будет иным и всё само собой рассосётся превратившись в ошибку. Только обыкновенные житейские вопросы не давали ей это сделать. Реальность была беспощадной. Пришлось сходить с офицерами в его квартиру за парадной формой, которую они тут же забрали с собой в морг. Кто-то рассказал, что Семён не справился с управлением и врезался в столб, но Лена совершенно не помнила кто. Голова гудела и бунтовала. Сердце то щемило, то взрывалось, не смотря на выпитый флакон успокоительного. Кто-то даже обронил, что Долгов был как бы в стельку пьяный. Лена слушала и молчала. Ни переспрашивать, ни уточнять ничего не хотелось, да и совершенно не было сил. "Машину водил он хорошо. Хотя всякое бывает. От ситуации говённой никто не застрахован. Пьяным быть ну никак не мог, она с ним разговаривала, и он собирался ехать ещё работать. Опять же за руль под градусами не имел привычки садиться. Но надо подождать официальной экспертизы. Хотя, чтоб там не произошло — человека нет". На кладбище около неё были постоянно какие-то люди, что-то говорили, обещали. У гроба пытались постоять какие-то женщины, Лена отошла, потянув за собой Даньку. "Должно быть, неофициальное настоящее Долгова? Пусть простятся, наверное, у них тоже есть право…" Потом тяжёлый обед, с длинными речами и перечислением заслуг и, наконец, всё кончилось. Она закаменела с того самого момента — известия о гибели. Не рыдала и не билась в истерике, но горе застывшее в её остекленевших глазах, сведённых скулах и сжатых уголках губ переносилось страшно тяжело. Дорогу до дома она помнила плохо. Везут и ладно. Их доставили с Данькой домой, и проводили до двери. Лена поблагодарив, поспешила быстрее скрыться в своей крепости. Странно, но она почти не помнила похорон, поминок и лиц присутствующих. Всё слилось в какой-то вязкий кисель. Рот сковала горечь, в горле булькал комок, а в мозгу просто сидело осознание того, что ничего не может быть по — прежнему. Она, не раздеваясь, упала на кровать и впервые за последние три ночи уснула. Очнулась от страшной суши во рту, опустошённости и от того, что во всю силушку с каким-то зловещим шёпотом тормошил Данька.
— Мам, вставай, мам, да поднимайся же… Ну.
Встать она после таблеток не могла, но промычать, промычала:
— Что тебе от меня надо?
Он затараторил:
— У папы в квартире свет…
Лена искренне изумилась:
— С чего ты взял? Наверняка ошибся окнами…
— Да нет же, нет. Я говорю тебе, свет горел, — не отставал сын.
— Оставь всё до завтра. Утром разберёмся. Может просто забыли выключить, когда ходили за одеждой. Деньги у него все в банке, компьютер старый, воровать там нечего.
Но Данька не унимался:
— Мам, пошли. Надо посмотреть. Нельзя же это просто так оставить.
Лена, пересиливая себя, встала, с трудом подошла к окну.
— Ну, где? Темно. Какой ты мучитель.
Сын побегал перед окном и нехотя согласился.
— Точно сейчас темно, но было же. Горел свет. Я ничего не перепутал.
— Дань, пожалей меня, мне плохо, — простонала Лена.
Но Данька, враз побелев, зашептал:
— Мам, может это душа его бродит неприкаянная.
Лена шлёпнула ладошкой по его лбу.
— Душа до девяти дней в теле по христианским законам. К тому же свет включать не может.
— Тогда кому те фокусы нужны?
— Завтра с утра сходим и проверим. А сейчас ложись-ка ты спать. У твоих 20 против моих 39 свои плюсы и свои минусы. Папу не вернёшь. Так сложилось. Как в народе говорят: знать судьба такая.
— Знал бы, где упадёшь соломки постелил, это тоже из той же песни. — Вздохнул Данька.
— Вот именно, а у нас нервы на пределе. Давай я дам тебе таблетку, если не можешь заснуть.
Лена промолчала, но подумала, не могла же она ему сказать, что берегись не берегись, а судьба свой хвост ухватит.
— Спасибо я справлюсь.
— Спокойной ночи.
Даньку отправила, а сама без таблетки уснуть не смогла. "Пол жизни прожила не так как хотела. Занималась совсем не тем, а счастье рисовалось вообще призрачной целью. Которую нужно заслужить, к которой нужно идти и над которой непременно надо работать. А пока можно подождать и перебиться. Так в ожидании чего-то сказочного и прошли годы. Оказалось всё не так и не правильно. Нужно было жить каждый день, каждую минуту. Только как, если он своё счастье видел в работе, а совсем не в ней. Господи, что уж теперь-то об этом говорить". Утром, даже после того, как приняла душ, всё тело противно дрожало. Завтракать не хотелось. Выпили кофе, Даньку заставила сжевать бутерброд. Посмотрела на то, как он нехотя ел, только чтоб не обидеть её, причём стоя на одной ноге и сердце сжалось. "Торопится быстрее отправиться в квартиру отца". Лена больше не задерживала. Шли не торопясь и молча. Открывал он сам, Лена не могла взять в руки даже ключи. То, что они увидели, перешагнув порог, ошеломило. В двухкомнатной квартире был полный разгром. В голове пронеслось молнией: "Всё одно к одному".
— Боже, что это такое? — привалилась она к стене.
— Это тебя надо спросить. Ты у нас детективы пишешь, — съязвил сын.
— Здесь действительно кто-то побывал, — растерянно прошептала она.
— Да что ты такое говоришь, никаких следов я не вижу, — пробурчал взъерошенный Данька. — Я ж тебя приглашал вчера пойти. Говорил, что видел свет. А ты знай своё — почудилось. Что теперь скажешь?
— Только одно, хорошо, что мы вчера не пошли сюда. Было бы ещё два трупа. — Она почувствовала, как тело, по которому уже пробежали мурашки, покрылось холодным потом.
