«Кашляй!»
Она буквально отлетела на другую сторону кровати.
— Меня касались женщины более привлекательные и с другими намерениями, — усмехнулся Блейк. — Тебе нечего бояться. Возможно, я вырву из тебя правду, но насиловать не стану.
Как ни странно, но Каролина ему поверила. Если оставить в стороне его склонность к похищению незнакомок, в остальном он не походил на человека, который способен взять женщину силой и против ее воли. Она даже — неизвестно почему — доверяла ему. Он мог ударить ее, убить, наконец, но не сделал этого. Она чувствовала, что у него есть кодекс чести, которого не было у ее опекунов.
— Ну? — строго спросил он.
Она еле заметно подвинулась к нему и целомудренно сложила руки на коленях.
— Открой рот.
Каролина откашлялась, словно в этом была необходимость, и открыла рот. Он поднес ей к лицу зажженную свечку, заглянул в горло и обомлел, а Каролина закрыла рот и выжидающе посмотрела на него.
— Выглядит так, словно кто-то резал его бритвой, — сухо заметил Блейк. — Но я думаю, ты сама об этом знаешь.
Она кивнула.
— Полагаю, ты кашляла всю ночь.
Она снова кивнула.
Блейк прикрыл глаза на мгновение дольше, чем это было необходимо, и сказал:
— Признаюсь, я восхищен. Причинить себе такую боль только для того, чтобы избежать нескольких вопросов. Вот это преданность делу!
Каролина как можно правдоподобнее изобразила ярость.
— К несчастью для себя, ты выбрала не то дело.
На этот раз она могла только недоуменно посмотреть на него, и недоумение было искренним, потому что она понятия не имела, о каком деле он говорит.
— Я уверен, ты все же сможешь отвечать.
Она замотала головой.
— Попробуй. — Он наклонился и так пристально посмотрел на Каролину, что она поежилась. — Для меня.
Она снова замотала головой. На этот раз более решительно.
Блейк наклонился ближе, почти касаясь носом ее щеки.
— Попробуй.
«Нет!» — хотела крикнуть она, но из ее раскрытого рта не вырвалось ни звука.
— Ты действительно не можешь говорить, — с удивлением произнес он.
Каролина попыталась посмотреть на него так, чтобы он понял ее мысли, но почувствовала, что их не выразить мимикой.
Внезапно он поднялся.
— Я сейчас вернусь.
Каролине ничего не оставалось, как смотреть на его удаляющуюся спину.
* * *
Открывая дверь своего кабинета, Блейк в раздражении выругался. Черт, для таких дел он уже слишком стар. Двадцать восемь лет — не так много, но семь из них прошли на службе в военном министерстве, а этого вполне достаточно, чтобы ощутить преждевременную усталость. Он видел смерть друзей, его семья всегда удивлялась, почему он надолго пропадает, а его невеста…
Он снова испытал мучительные угрызения совести. Марабелл ему больше не невеста. Она больше вообще никогда никому не будет невестой, потому что ее похоронили на семейном кладбище в Котсуолде.
Она была так молода, так красива и невероятно умна.
Было очень забавно любить женщину, которая превосходит тебя умом. Марабелл вообще была очень одаренной, особенно способностями к языкам. Именно поэтому ее в столь раннем возрасте привлекли к работе в военном министерстве.
А она вовлекла в нее Блейка, своего давнего соседа, совладельца уютного деревянного домика и партнера на уроках танцев. Они выросли вместе, влюбились друг в друга, но Марабелл умерла одна.
Нет, подумал Блейк. Правда не в этом. Марабелл умерла, а он один остался жить.
Вот уже несколько лет как он продолжал работать в военном министерстве. Блейк убеждал себя, что не бросает службу только для того, чтобы отомстить за смерть Марабелл, но частенько думал, что просто не знает, чем еще занять себя. Да и начальство не хотело его отпускать. После смерти Марабелл он стал пренебрегать опасностями. Его не беспокоило, останется он жив или умрет, поэтому он раз за разом шел на страшный риск ради Англии, и ему всегда сопутствовала удача.
Конечно, в него стреляли, пытались отравить и бросали за борт корабля, но военное министерство было прежде всего озабочено не его безопасностью, а тем, что оно может потерять лучшего агента.
Блейк попытался унять раздражение. Он не может избавиться от душевной боли — она засела в нем слишком глубоко, но, возможно, есть способ положить конец сжигающей его ненависти к миру, который украл у него настоящую любовь и лучшего друга. И этот способ заключается в том, чтобы уйти из военного министерства и хотя бы сделать попытку вести нормальную жизнь.
Но сначала нужно покончить с этим последним делом.
Именно такой предатель, как Оливер Пруитт, был виновен в гибели Марабелл. Того предателя казнили, и Блейк полагал, что и Пруитта ждет подобная участь.
Но для этого нужно выудить из Карлотты де Леон кое-какие сведения. Будь проклята эта женщина! Он ни на минуту не поверил в ее внезапную болезнь, лишившую способности говорить. Бойкая девица наверняка просидела полночи, кашляя изо всех сил, чтобы сорвать голос.
Хотя, может, стоило вынести эту выходку ради удовольствия увидеть выражение ее лица, когда она попыталась крикнуть ему «Нет!» Она силилась издать хоть какой-то звук.
Блейк усмехнулся. Он надеялся, что ее горло пылает, как в адском огне. Меньшего она не заслужила.
А пока предстоит поработать. Это дело станет для него последним, и хотя сейчас он мечтал только о том, как навсегда уединится в своем имении, он не мог допустить, что-. бы оно закончилось провалом.
Карлотта де Леон заговорит, а Оливер Пруитт будет повешен.
И тогда Блейк Рейвенскрофт станет сквайром, будет вести спокойную, размеренную жизнь в своем имении.
Может быть, он займется рисованием. Или разведением гончих. Не все ли равно?
Довольно! Сейчас к делу. Он со злой решимостью взял три гусиных пера, небольшой флакон чернил и несколько листов бумаги. Если Каролина де Леон не способна говорить, она отлично сможет писать, черт возьми!
* * *
Лицо Каролины светилось лучезарной улыбкой. Пока что ее план удался на славу. Похититель убедился, что она не может говорить, а Оливер…
Ох, от одной мысли, что, должно быть, сейчас делает Оливер, ее улыбка стала еще светлее. Наверное, орет изо всех сил и швыряет все, что попадется под руку, в сына. Не особенно дорогое, конечно. Даже в ярости Оливер был слишком расчетлив, чтобы сломать что-нибудь ценное.
Бедный Перси! Каролина почти испытывала жалость к нему. Почти. Трудно по-настоящему испытывать жалость к тупому олуху, который прошлой ночью пытался изнасиловать ее. Она содрогнулась при одном воспоминании об этом.
