и Ринальдо Ринальди́ни, сатана, тюремная птица, трус, тигр, татарин, турок, тиран и уголовник!..
Продолжения юный Мерзавио уже не слышал, потому что пустился наутёк и остановился только на самых Брендах. Но и там ему всё ещё казалось, будто ветер доносит что-то вроде: «Убийца, фанфарон, хулиган, христопродавец, чудовище, чучело, эгоист, язва…»
Дальше — больше. Под Ратиборжицами юный разбойник остановил золотую карету, но в ней сидела ратиборжицкая принцесса, и была она так прекрасна, что Мерзавио в неё влюбился и взял у неё — и то с её согласия — только надушенный платочек. И, понятное дело, благоуханием платочка шайка на Брендах не могла насытиться. А в другой раз под Суховершицами встретил он мясника, который вёл корову в Упице на убой, и хотел его зарезать, но мясник стал просить, чтобы он передал отцовский наказ всем его двенадцати сироткам. И такие он говорил жалостные, красивые и трогательные слова, что Мерзавио расплакался и не только отпустил мясника с его коровой, но и дал ему двенадцать дукатов, чтобы тот всем своим ребятишкам подарил по золотому на память о грозном разбойнике Мерзавио. А был этот прохвост-мясник старым холостяком, и у него даже кошки не было, а не то что дюжины ребятишек.
Ну, короче говоря, каждый раз, когда Мерзавио собирался кого-нибудь ограбить или убить, обязательно мешали ему учтивость и деликатность, и он не только ни у кого ничего не взял, но вдобавок всё своё потерял.
Худо, совсем худо шли у него дела. Все его подручные вместе с лохматым Винцеком разбежались и предпочли честно работать, как все люди; сам Винцек пошёл в работники на гроновскую мельницу, что и сейчас там стоит за церковью.
Юный Мерзавио остался один-одинёшенек в своей разбойничьей пещере на Брендах. Голод его мучил, и стал он раздумывать, куда же ему податься. Тут-то вспомнил он об отце настоятеле бенедиктинского монастыря в Броумове, который его очень любил, и отправился к нему спросить совета.
Пришёл он, упал на колени, заплакал и рассказал, что вот дал он клятву своему отцу стать разбойником, но так как воспитание получил тонкое и благородное, то никак не может он никого ни убить, ни обобрать. Что лее ему делать и как тут быть?
Отец настоятель, выслушав всё это, взял двенадцать понюшек табаку и двенадцать раз подумал, а потом сказал:
— Чадо моё возлюбленное, хвалю тебя за доброту и учтивость, но разбойником быть ты не можешь — как потому, что это смертный грех, так и потому, что ты этого не умеешь. Но, дабы ты сдержал клятву, данную твоему батюшке, будешь и впредь обирать людей, однако честным путём. Поступай-ка ты на место сборщика дорожной пошлины. И будешь ты подстерегать людей на большой дороге, а когда кто-нибудь поедет, налетишь на него и потребуешь два крейцера пошлины. И притом можешь ты дело своё исправлять со всей учтивостью, на какую ты способен.
Потом отец настоятель написал письмо пану окружному начальнику в Трутнов и в письме том просил пана начальника, чтобы тот соизволил дать юному Мерзавио где-нибудь место сборщика дорожной пошлины. И отправился с тем письмом молодой Мерзавио в Трутнов, в окружную управу, и вскоре получил место сборщика в Залесье.
Так стал учтивый разбойник сборщиком пошлины на большой дороге; он останавливал телеги и кареты и со всей учтивостью брал два крейцера пошлины.
Много лет спустя поехал как-то броумовский настоятель в Улице навестить тамошнего священника. Он уже заранее радовался, что в будке у Залесья увидит учтивого Мерзавио и узнает, как ему живётся-можется. И действительно, у шлагбаума остановил его экипаж усатый человек — был это не кто иной, как Мерзавио, — и, что-то ворча, протянул руку.
Отец настоятель полез в карман, но, так как был немного тучен, пришлось ему одной рукой придерживать брюхо, чтобы другой рукой попасть в карман штанов, а на это потребовалось время.
И тут Мерзавио как рявкнет:
— Ну, что там ещё? Сколько прикажете ждать, пока вы эти несчастные два гроша достанете?
Отец настоятель порылся в кошельке и говорит:
— Ах, батюшки, у меня крейцеров-то нет! Попрошу вас, братец, разменяйте мне пятачок.
— А, чтоб вас! — раскричался Мерзавио. — Если нет денег, так зачем вас черти носят? Или давайте два крейцера, или катитесь обратно!
— Мерзавио, Мерзавио, — сказал отец настоятель печально, — неужели ты меня не узнаёшь? И куда же девалась твоя учтивость?
Мерзавио смутился — он только тут узнал отца настоятеля. Он чуть не проворчал какую-то ужасную грубость, но удержался и сказал:
— Ваше преподобие, не удивляйтесь, что я теперь стал неучтив. Кто и где видел когда-нибудь сторожа, сборщика, городового или судебного пристава, который бы не был немного ворчуном?
— Что правда, то правда, — согласился настоятель. — Такого ещё никто никогда не видел.
— Вот видите, — проворчал Мерзавио. — А теперь поезжайте наконец ко всем чертям!
Тут сказке об учтивом разбойнике конец, и сам он, наверно, уже умер. Но его потомков вы встретите на многих и многих должностях и сразу узнаете их, потому что они великие охотники ни с того ни с сего браниться и ругаться. А это ведь нехорошо!
ПТИЧЬЯ СКАЗКА
Эх, ребятишки, вы, наверно, и не знаете, о чём птицы разговаривают! А они ведь тоже говорят на человечьем языке, но услышать их можно только очень рано, на восходе солнца, когда вы ещё спите. Позже, днём, им уже некогда поговорить по-человечески: сами знаете, хлопот у них полон рот — там надо склевать зёрнышко, тут выкопать червячка или где-нибудь в воздухе схватить мошку. Бедный птичий папаша прямо крыльев под собой не чует — ведь птичья мамаша сидит дома и воспитывает детей. Потому-то птицы говорят только очень-очень рано, когда открывают в своих гнёздах окна, вывешивают проветриться перинки и варят завтрак.
— Эй, приветик! — кричит чёрный дрозд, у которого гнездо на сосне, соседу-воробью, что живёт в водосточной трубе. — Пора вставать.
— Вижу, вижу, вижу! — говорит воробей. — Сейчас полечу поищу, где бы что-нибудь — щип, щип, щип — поесть! Так?
— Верно, верно, — воркует голубь на крыше. — Трудно, трудно жить, братец. Мало зерна, мало зерна!
— Так, так, — откликается воробей, вылезая из
