разумеется, был разбит. В конце концов он все-таки заманил тирана в ловушку. Было это ночью, поэтому Арат был в своей родной стихии. Войско Аристиппа было разгромлено. Люди бежали кто куда. Арат, словно гончая, летел впереди по следу. Местность была изрезана, на пути было множество холмов и лощин. Но Арат словно нюхом чувствовал, куда бежал тиран, и каждый раз поворачивал в нужном направлении. Наконец у самых Микен они настигли беглеца. Его умертвил какой-то критский наемник. Арат поскакал к Аргосу. Увы! Он опоздал. В городе уже сидел новый тиран, сын и наследник Аристиппа, Аристомах. Кажется, кто угодно мог пасть духом после таких неудач. Но Арат и тут не отступил. Он начал все сначала — снова плел интриги и опять ночами кружил возле Аргоса.
Этот Аристомах обнаруживал большое фамильное сходство с родителем. И управлял он точно так же. Однажды Арат сумел-таки ворваться в город. Но все его тамошние союзники бездействовали, парализованные ужасом. Они дорого за это заплатили. Когда Арат отступил, 80 именитых граждан подвергли пыткам и удавили на глазах их семей. Но в конце концов нервы тирана сдали. Он не мог больше жить на вулкане. Аристомах заявил ахейцам, что добровольно слагает с себя власть, освобождает Аргос и присоединяет его к союзу. С тех пор бывший тиран стал ревностно служить демократии. Ахейцы даже поручали ему ответственные посты и доверяли важные дела. Словом, забыли о его прошлом и простили. Но Арат ничего не забыл и ничего не простил. В душе он затаил смертельную ненависть. Много лет спустя, получив чрезвычайные полномочия, он воспользовался очередной изменой Аристомаха и добился его казни. Бывшего тирана бросили со скалы в море (Plut. Arat. 26–29, 35; Polyb. II, 59–60).
Аргос и Афины были освобождены в один год. То был блистательный триумф Арата. Престиж союза вырос необыкновенно. Арат был самым популярным человеком Эллады. Философы говорили о нем на лекциях, художники изображали его подвиги на картинах, поэты слагали о нем стихи, благодарные города воздвигали в его честь статуи. Все новые и новые города просились в Ахейский союз. На тиранов напал панический страх. Они укрепляли стены, усиливали охрану, ежечасно проверяли посты — напрасно! В одну прекрасную ночь в их дворец ворвался неотвратимый Арат. «Пелопоннесские тираны впали в уныние… так как Арат неотступно требовал от них отречения от власти» (Полибий). И вот они дрогнули и сдались. Один за другим они стали отказываться от власти (Polyb. II, 44, 3–5; Plut. Arat. 20)[5]. Оковы Эллады на глазах падали. Уже Арату казалось, что близок желанный миг, когда эллины избавятся от мучителей и сплотятся в единый союз. И вдруг страшная неожиданность превратила в ничто все его начинания.
Беда пришла из Спарты. Этот великий город, некогда властелин и гроза всего Пелопоннеса, ныне ослабел и напоминал дряхлого льва, у которого от старости стерлись зубы. Но он до сих пор внушал окрестным народам страх и почтение. Так глубоко в сердце каждого пелопоннесца пустил корни многовековый трепет перед прежним владыкой. И вдруг эта дряхлая умирающая Спарта воскресла. Воскресил ее молодой царь Клеомен. То был поразительный человек, казалось, пришедший из тех времен, когда Эллада была еще матерью героев. Прекрасный воин и полководец, обладавший поистине гениальными способностями, человек несокрушимой воли, готовый пожертвовать всем ради величия Спарты. «Сама природа предназначила его в вожди и цари», — говорит Полибий (V, 39, 6). Он наделен был царственным величием и редким обаянием. Даже враги преклонялись перед Клеоменом. Спартанцы же обожали своего царя и верили, что он возродит их государство. Как будто Спарта перед окончательной гибелью все свои былые доблести и таланты воплотила в одном человеке.
Однако необходимо рассказать об этом подробнее.
Спартанская революция
Предание рассказывает, что некогда Спарта была самым обычным греческим городом. Но потом (ок. VIII в.) появился там мудрый законодатель Ликург. Он-то и изменил лицо государства. Теперь Спарта стала непохожа ни на один город на свете. Даже внешний вид ее отличался от всех прочих городов. Говорят, будто поля вокруг Спарты являли собой подобие шахматной доски: они были разделены на совершенно одинаковые участки и засеяны одинаковыми культурами, словно в городе жили братья-близнецы. И дома в Спарте казались близнецами: совершенно одинаковые окна, кровли, никаких украшений. И люди, жившие здесь, одеты были одинаково — простой грубый плащ покрывал и царя, и обычного воина. Дело в том, что Спарта была «общиной равных». Спартиату под страхом смерти запрещалось иметь золото, серебро и предметы роскоши. Все их имущество заключалось в земле. Ее делили на совершенно равные участки, и каждый мальчик при рождении получал земельный надел. Продажа земли запрещалась. В государстве царило полное равенство. В час обеда по всей Спарте накрывали столы, и устраивалась общая трапеза спартиатов. Всем подавали одинаковую скромную еду с неизменной черной чечевичной похлебкой. Если кто-то отказывался от еды или ел без аппетита, за ним начинали следить, чтобы выяснить, не ест ли он потихоньку другую пищу. Даже дети были не собственностью родителей, но государства. В семь лет их забирали из семьи и воспитывали коллективно.
Воспитание спартанцев было главной опорой «общины равных»: оно создавало совершенно особый тип человека. Но главным условием существования этого общества была изоляция: другие нравы, роскошь, культура, развлечения могли быстро разрушить весь лаконский уклад. Вот почему мудрые законодатели позаботились о том, чтобы «железным занавесом» отделить Спарту от внешнего мира. Запрещено было более суток чужеземцу оставаться в Спарте, спартанцу выезжать за границу, но, главное, введена была неконвертируемая валюта. Как уже говорилось, гражданам запрещено было иметь золото, серебро или иностранную валюту. Единственными деньгами в Спарте были тяжелые железные брусья, так что, идя на рынок, спартанец толкал перед собой телегу, груженую железным ломом. Из этого вытекало два следствия: во-первых, спартанец не мог выехать за границу, так как не имел денег, во-вторых, что еще важнее — ни торговец, ни ремесленник, ни философ не стал бы приезжать в Лакедемон, так как за свои товары, изделия и лекции получил бы куски железа.
Такой осталась Спарта в памяти Эллады. И если и есть некоторое преувеличение в этих рассказах, все же надо признать, что Лакедемон представлял уникальное явление в истории человечества. Но после того, как Спарта победила Афины и установила свою гегемонию, все изменилось. Спартанцы теперь объезжали со своим флотом моря, в страну хлынуло персидское золото. Строй Ликурга пал. Земля стала продаваться и покупаться, в руках одних скапливались богатства, другие беднели. Стратеги жили на чужбине
