Гости подняли бокалы и принялись чокаться с бутылкой, которую я держал у шкафа. Я тоже чокнулся с ней.
— С Новым годом вас, Аркадий Викентьевич, — поздравил я шефа от имени собравшихся. — С новым счастьем?
— Уровень коньяка в бутылке заметно понизился. Макаронина исчезла в замочной скважине.
— Хорошенькое счастье — закусывать коньяк сырыми макаронами, — пробурчал шеф.
Я снова побежал на кухню, вскипятил воду и засыпал макароны. Минут через двадцать Аркадий Викентьевич сосал через них коньяк и в случае необходимости закусывал ими. Каждую новую макаронину я смазывал маслом и солил.
Полкило макарон растаяло на глазах. Коньяку осталось на пару рюмочек. Засасывание прекратилось.
— Больше не хотите? — спросил я своего руководителя.
Шкаф безмолвствовал.
— Аркадий Викентьевич, вы спите?
— Нет, я думаю. Полгода назад на моем календаре кто-то написал: «Старая вешалка». Не ты ли совершил эту пакость? Тогда обозвал «вешалкой», а сегодня с помощью жмурок поместил в шкаф. Последовательно действуешь…
— Вы сами, Аркадий Викентьевич, вошли в него, сами захлопнули себя.
— Ты кому западню устроил? Я тебе не мамонт, а начальник.
— Я и не говорю, Аркадий Викентьевич, что вы мамонт. Мне это даже невыгодно: мамонт бы весь шкаф развалил.
— Вынуждаешь отмечать Новый год в мебели, закусывать коньяк макаронами? Травишь, как паршивую моль. Полированный кусок дерева тебе дороже ответственного работника!
— Так двести рублей, Аркадий Викентьевич. Если взло/дать, пропадет вещь.
— Больше потеряешь. Лишу прогрессивки на весь наступивший год. За подрыв моего авторитета.
— Полированный ведь шкаф-то, Аркадий Викентьевич, — простонал я и пошел за топором.
ЭСКАЛАЦИЯ ЛЮБВИ
Иному молодому человеку влюбиться — раз плюнуть. Одни делают это ежемесячно, другие — еженедельно.
Кое-кто набрасывает примерный план действий на короткий отрезок времени: «В субботу полюбить соседку по этажу К., предварительно разлюбив в пятницу 3. На случай, если К. отпадет, оставить в резерве Н. (с короткой стрижкой)».
Или с большей перспективой: «Завтра обратить внимание на кассиршу мясного магазина; следующая неделя — водитель троллейбуса № 22 (попросить книжечку, случайно обронить в кабине сорок копеечных монет, собирать их до конечной остановки); в доме отдыха признаться в любви трем (предпочтительнее из разных городов). Итого — пять».
Не имеющие плана импровизируют, влюбляются по обстановке. Неравнодушие к объектам любви они выказывают и на эскалаторе метро и в очереди за картошкой.
Кончается эскалатор — начинается эскалация любви. Кончается очередь — завязывается внеочередное знакомство.
Я тоже решил полюбить. Все равно кого — не в этом корень. Но долго не знал, с чего начать. Опытом большим не обладал: любил один раз в жизни, да и то лет пять назад.
Стихи писал: «Ты стояла у окна, семечки лузгала, и летела кожура на мое забрало». Рыцарем себя мнил. Оттого и приплел забрало.
А вышла она за другого. Он, как выяснилось, помогал ей луз-, гать семечки.
Любовь поросла кактусами. Теперь у меня все подоконники заставлены кактусами. Уколюсь и провожу параллель с женщинами — такие же они каверзные. Кактусными иголками влезают в душу. Незаметно и больно.
И вдруг потянуло еще уколоться. Обидно сделалось — такая внешность пропадает! И от других отставать не хотелось. Другие то и дело влюбляются. А я? Хной, что ли, покрашен?
Сосредоточился на Гале Зайцевой, молодом, привлекательном специалисте. Попробовал влюбиться в Галю с первого взгляда. Бросил на нее около полусотни первых взглядов, но любовь так и не зародилась.
На седьмой сотне я уже знал Галю наизусть. Но продолжал изучать ее черты в фас, профиль и в комплексе. Пытаясь пробудить в себе чувство. Никакого эффекта! Хоть тресни! В груди метет пурга. И зевается. Словно передо мной не первая красавица отдела, а птеродактиль.
Испугался я за себя. Размышляю: «Где же он, душевный трепет? Куда запропастился? Не израсходовал ли я его пять лет назад целиком? Настолько, что в настоящее время нечем трепетать? Быть того не может!»
Заставил себя подойти к Зайцевой после работы.
— У меня загвоздка, Зайцева, — сказал я ей, пытаясь побороть равнодушие в голосе. — Тут влюбился я в тебя. Чуть ли не до беспамятства. Аппетит пропал. Таю на глазах. Вчера четыре кило потерял. Не поможешь ли выбраться из тупика? Пока я не умер голодной смертью.
— Надо же, сюрприз-то какой! — не моргнув, восхитилась Галя и притянула мою голову для поцелуя. — И я тебя часа два назад полюбила. Пламенно и нежно.
— Как все удачно совпало! — сказал я, тайком зевая в ладонь. — Даже аппетит разыгрался. Пойдем поужинаем в кафе.
Столик удалось выклянчить отдельный. Руки наши сплелись. Галя проникновенно смотрела в мои глаза. Я смотрел в меню.
— Любишь? — спросила она.
— Обожаю! — фальшивым дискантом выкрикнул я.
И написал ей на салфетке: «Ты стояла у окна, штору поправляла, и увидел я тебя, приоткрыв забрало».
— Милый! — шепнула она.
Любовь не вырисовывалась. Забрало было опущено. Душа моя спала, и, когда мы выпили кофе, Галя почувствовала это.
— Не любишь? — спокойно спросила она.
— Я пытался, — сказал я. — Заставлял себя. Убеждал. Не получается.
— Не огорчайся, — успокоила она. — Я разлюбила тебя десять минут назад.
— Серьезно? — обрадовался я. — Как хорошо-то! Прямо гора с плеч!
Скучно любить, не любя…
ДУША НЕ ЗААСФАЛЬТИРОВАНА
Снится мне как-то дурацкий сон: будто копчусь я на пляже Крымского побережья. И некий дворник пытается отковырнуть меня или соскрести, словно снег, я уж точно не помню. Елозит, то есть, под спиной скребком, издавая им резкие звуки.
Конечно, я не стал терпеть этого издевательства, плюнул и проснулся. Смотрю: подо мной уже не побережье, а полутораспальный диван-кровать.
Очень, думаю, хорошо, что я снова дома, а то завтра на работу рано вставать. Кстати, который сейчас час? Глянул на часы — пяти нет! Два часа еще дрыхнуть. Только нырнул в постель, слышу, опять дворник скребком водит. Но уже не в сновидении, а наяву за окном. Снег с асфальта соскребывает и одновременно скребет по душе. А душа, как известно, не заасфальтирована.
Залез я в шлепанцы и, высунув голову в форточку, вежливо сказал:
— Доброе утро! Пять минут назад мне пришлось вернуться с юга. Если бы вы, гражданочка, не скреблись под окном, я бы еще загорал. Нельзя ли скрести потише?
— Пить нужно аккуратнее, — сказала дворник. — Тем
