Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
Вооружившись пятьюдесятью фунтами стерлингов, мы с мамой отправились в «Альбертс Мьюзик Шоп» в Туикенхеме и купили состоящую из четырех инструментов установку Stratford цвета белого перламутра. На обложке моего альбома Going Back размещена фотография, где мне тринадцать лет и я сижу за этой ударной установкой.
Я чувствовал, что играл на барабанах все лучше, но не только потому, что постоянно практиковался. Я уверен, что десять тысяч часов прошли, когда я еще даже не был подростком – мои соседи могли бы это подтвердить. Когда я был дома, вместо любого другого занятия я предпочитал играть на барабанах – это было, по всей видимости, очевидно для преподавателей, проверявших мое домашнее задание сначала в школе имени Нельсона, затем – в чизвикской классической школе. Но я не только барабанил: я смог сдать экзамен «11+», что позволило мне не идти в обычную общеобразовательную школу, а поступить в грамматическую школу.
Однако я признаю: не все то время, что я проводил в своей комнате, я посвящал учебе. Моя ударная установка занимала много места, и, сидя за ней, я бесконечно барабанил, барабанил и барабанил перед зеркалом. Отчасти это было, разумеется, обусловлено тщеславием, но отчасти – обучением. Я с огромным почтением наблюдал за Ринго Старром и думал, что если уж я не могу играть так, как он, то я хотя бы могу выглядеть за барабанами, как он. Позднее, когда в 1964 году The Rolling Stones заняли третью строчку с песней Not Fade Away, я, будучи переменчивым подростком, начал копировать Чарли Уоттса.
Но со всей своей любовью к барабанам я также становился все лучше и в актерском мастерстве – еще одном моем увлечении.
Интерес к этому зародился во время выступлений лодочного клуба в «Айлворт Скаут Холл», когда я сразил всех своей актерской игрой в роли Шалтая-Болтая и Баттонса. Во время одного из тех выдающихся выступлений мой отец, одетый в сэра Фрэнсиса Дрейка, вышел подышать воздухом. Здесь была старинная церковь, рядом с которой находилось несколько могил, открытых из-за сброшенных Гитлером бомб. Мой папа, курящий трубку в ночной дымке, казался призраком, восставшим из могилы. Эту картину увидел проезжающий мимо автомобилист. Он мгновенно затормозил, резко развернулся и затем сообщил об этом местной полиции. А они, в свою очередь, сообщили об этом местной газете. На той неделе в газете Richmond and Twickenham Times можно было прочесть следующий заголовок: «В Айлворте был замечен призрак сэра Фрэнсиса Дрейка».
Примерно в то же время я попал в период неудачного (к счастью, недолгого) расцвета детского модельного бизнеса. Наряду с полудюжиной других подростков, задумчиво глядящих перед собой, я снялся во многих рекламах. С ангельской улыбкой и светлой челкой я позирую в ужасных пижамах, а также не отстаю от трендов, надевая джемперы из шерсти.
Все еще под впечатлением от сыгранного мной шекспировского Шалтая-Болтая и моих успехов в модельном бизнесе (которые были еще до «Образцового самца»), моя деятельная мама заставляла меня каждое субботнее утро посещать уроки ораторского искусства в мрачном подвале на Джоселин-роуд в Ричмонде, которые проводила женщина по имени Хильда Роулэнд. В том подвале на полу был линолеум, на стенах – большие зеркала для занятий балетом, а в воздухе чувствовался едва заметный запах женских гормонов. У мисс Роулэнд была необычная подруга – Барбара Спик, которая в 1945 году открыла именитую танцевальную школу в Актоне. Моя мама и мисс Спик стали подругами. Когда мама перестала работать в магазине игрушек, от нечего делать она стала работать с ней, сделав из нашего дома театральное агентство танцевальной школы. Джун Коллинз находила всех танцующих и поющих детей для всего Уэст-Энда, для процветающего коммерческого телевидения и кинематографа.
В те годы – годы зарождения рекламы на телевидении – всегда была острая нехватка детей на роли. Наибольшей популярностью пользовались невысокие светловолосые дети в очках. Мама искала детей для большого количества реклам и каждый день испытывала трудности в поисках, пытаясь понять, какой ребенок лучше всего подойдет на роль. Она полностью погрузилась в эту деятельность и в 1964 году услышала о кастинге на фильм «Оливер!». Популярнейшая созданная Лайонелем Бартом музыкальная адаптация книги Чарльза Диккенса «Оливер Твист» шла уже четыре года из десяти в сенсационных масштабах. Я пробовался на роль Доджера – роль, которую уже сыграл тогда будущий участник группы The Monkees Дейви Джонс и сыграет снова в бродвейской версии.
После множества прослушиваний и повторных вызовов, к моему удивлению и восторгу, мне дали роль. Я был вне себя от счастья. Насколько я понимал, роль знавшего уличную жизнь, саркастичного Доджера была самой лучшей в том шоу. Вы спросите: «А как же Оливер?» Оливер? Этот хныкающий пай-мальчик? Конечно же, нет.
Я записался на встречу с директором чизвикской классической школы, чтобы сообщить ему хорошие новости. Мистер Хэндс наводил ужас на всех учеников. Он был ярым сторонником традиционного обучения, всегда резко врывался в аудиторию с развевающейся сзади, подобно крыльям летучей мыши, мантией, с бонетом[13] на голове, ярко-красными щеками и в полной готовности к сложному рабочему дню.
Идти к нему в кабинет можно было только по двум причинам: либо тебя должны были побить палкой за какую-то провинность, либо у тебя были какие-то сверхважные новости. Следует отдать должное мистеру Хэндсу – казалось, что он был доволен тем, что я получил одну из главных ролей в такой масштабной и восхваляемой критиками театральной постановке Лондона. Но ему при всем сожалении было необходимо сообщить, что если я возьму роль, то ему ничего не останется, как исключить меня из школы.
В то время трудовой кодекс для подростков младше пятнадцати лет был строгим. Максимальный срок работы где бы то ни было был девять месяцев. Это подразумевало заключение трех трехмесячных контрактов, по которым детям полагалось три недели отпуска. Мистер Хэндс не мог допустить такую свободу графика. Гораздо позже я узнал от Рега и Лена, что он с большим интересом – и не без некоторой гордости – следил за моей карьерой в дальнейшем. Это было шоком для меня, потому что мне всегда казалось, что он был абсолютно равнодушен ко всему, что касалось развлечений. Однако мне так и не удалось узнать, что ему больше нравилось: мои сольные работы или творчество Genesis.
Когда я рассказал родителям о его ультиматуме, их выбор был незамедлительным – карьера актера. Они забрали меня из чизвикской классической школы и устроили в недавно открывшуюся школу актерского мастерства Барбары Спик. Мама настолько преуспевала в своем деле, что они превратили танцевальную школу в полноценное место для обучения сценическому искусству.
Во многом это для меня была двойная победа. Во-первых, я мог заниматься актерским ремеслом сколько было душе угодно. Во-вторых, в школе Барбары Спик девочек было в разы больше, чем мальчиков. В новой группе, в которую я попал, был один мальчик по имени Филипп Гадд и двенадцать девочек.
Фактически это даже была тройная победа. Сделав актерское искусство своим приоритетом, занимаясь прохождением кастингов и заполучая роли, я автоматически освобождался от учебы в обычной школе. Для такого нетипичного подростка, каким был я, это было просто раем. Только позже я пожалел, что у меня не было хотя бы немного больше стандартного академического образования и немного меньше уроков балета. Мне, однако, понравилось заниматься чечеткой. Многие легендарные барабанщики – например, Бадди Рич – в юности умели ее танцевать. В то же время великие танцоры – в частности, Фред Астер – также были отличными барабанщиками. Танцы и барабаны близки друг другу по своей ритмичности, и я жалею, что не осознал это раньше. Кто бы отказался от чечетки в моем исполнении на Live Aid?
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 103
