— Пока все понятно. А потом?
— Потом, — призналась она, — сказав «А», скажи и «Б».Поверьте, я не стала бы возражать, если бы он попытался добиться большего, но,видимо, ему не хотелось заходить далеко.
— Вот как? — опросил я.
— Карлетон оказался на высоте. Он не начал меня тискать, недал волю рукам, а просто тронул с места автомобиль.
— Ушам своим не верю. Продолжайте.
— Стыдно признаться, но тут уже я завелась. Знаете, как этобывает. Меня заело, что он повел себя не так, как ожидала, и мое женскоесамолюбие оказалось уязвленным. Видите ли, когда мужчине поддаешься, а он нехочет этим воспользоваться, то чувствуешь себя…
— Разочарованной? — подсказал я.
Она смешалась.
— Нет, не совсем так, — задумчиво произнесла Шейрон. — Ноначинаешь сомневаться в себе, как в женщине. По правде говоря, ничего подобногосо мной еще не было.
— Прошу вас, не отвлекайтесь.
— Итак, он повел машину, продолжая проявлять ко мнеисключительные знаки внимания, а затем, совсем неожиданно, свернул к этомумотелю, ну, тому самому, о котором я упомянула ему раньше, когда рассказывала осовещании по рекламе, где мне довелось присутствовать, и которое состоялось вэтом мотеле. Я восторженно отозвалась о том, какие там коктейли, плавательныйбассейн, и о том, как там здорово.
— Ну и…
— Ну и, когда он свернул туда, я поняла, что мне светитвеликолепный ужин… и, честно говоря, ничего не имела против. Все выгляделокак-то по-мужски, без лишних и глупых разговоров.
Дело в том, Дональд, что не было дурацких вопросов, которыеженщины терпеть не могут. Например, если вдруг тебя спрашивают: «Послушай,дорогая, согласна ли ты поехать в отель и зарегистрироваться там как мояжена?», то поневоле попадаешь в трудное положение, так как приличия требуютотказаться, чтобы не продешевить себя, в то время как самой так и хочетсяответить согласием.
Теперь, пожалуй, самое время сказать вам, Дональд, чтоненавижу, когда меня лапают, извините, что говорю открытым текстом. Я вовсе ненедотрога, но ласки — это одно, а когда тебя тискают и мнут — совсем другое,короче говоря, не выношу, когда мужики распускают руки — вот и все.
— Значит, вам понравился его подход?
— Да, мысленно я не могла не отметить, как ловко у него этополучилось. Я сказала себе: «Мужик, действительно, не промах. С таким интересноиметь дело — почему бы не попробовать, ведь терять мне нечего».
— Согласен. Трус в карты не играет. Продолжайте!
— Он предложил мне, довольно мило, взять на себя регистрациюв мотеле.
— И вы согласились?
— Да, зашла и все оформила, заявив, что мой муж и я едем изСан-Франциско, что дорога нас вымотала, и, думается, портье ничего незаподозрил. Прежде я где-то слышала имя Карлетон Блевет, и, не знаю почему, онозапало мне в голову, а так как моего спутника тоже звали Карлетон, то, недолгодумая, я записала нас как мистер и миссис Карлетон Блевет и дала какой-то адресв Сан-Франциско.
Затем мы отправились в номер мотеля, и посыльный хотелзабрать из машины наш багаж, но Карлетон заявил, что сам займется этим позднее…конечно, этих ребят на мякине не проведешь. Черт меня подери, если потомпосыльный не доложил своему начальству, что у нас нет никакого багажа и в помине.
— Я тоже в этом не сомневаюсь. Ну а потом?
— Ну а потом, после того, как мы остались одни, Карлетонизвлек бутылку виски. Тут-то он дал маху, да и я тоже. В ресторане мы пилишампанское. Я обожаю шампанское, когда оно настоящее, и весь тот интим, которыйему соответствует: полумрак, негромкий разговор, лирическое настроение —словом, романтику.
— А виски вы не любите?
— Нет.
— И совсем не пьете его?
— Пью, но мало. Карлетон заказал по телефону закуски, нодоставил их в номер не посыльный. Не знаю, обратил ли на это внимание мойспутник, но я обратила.
— Если не посыльный, то кто это мог быть, по-вашему?
— Думаю, тамошний детектив.
— А что, таковой есть в мотеле?
— В «Постоялом дворике» — да. Знаете, это ведь первоклассноезаведение.
— Знаю. И как он себя повел?
— Никак, пристально оглядел нас и вышел, и я, говоряоткровенно, ожидала, что последует телефонный звонок и кто-то заявит Карлетону,что срок его пребывания в номере истек, раз он ввел администрацию мотеля взаблуждение насчет багажа, а посему ни о каком нахождении в мотеле не можетбыть и речи, и что ему вернут деньги, за вычетом расходов на смену белья иуборку номера.
— И что же?
— Ну, я стала слоняться по углам. Прошла в ванную и привеласебя в порядок, а Карлетон налил тем временем пару стаканов виски. Я заявила,что не буду пить, поэтому он выпил сначала свою дозу, а потом и мою, затем —еще в гордом одиночестве, и тут мне стало ясно, что с учетом выпитого до этогошампанского он просто окосеет. Лицо его побагровело, щеки отвисли, и тут… какбы это сказать… внезапно он совсем перестал мне нравиться, понимаете?
— Понимаю, — согласился я. — Рассказывайте дальше!
— Дальше все пошло наперекосяк. Он дал рукам волю и началменя лапать. До этого он вел себя правильно, ласкал меня, прикасался ко мненежно, даже утонченно… как бы распаляя меня. Продолжай бы он в том же духе,возможно, ему удалось бы многого добиться, но он, видимо, решил, что все уже намази и рванул с тормозов — мне все это опротивело, я подхватила свою сумочку ивышла.
— Что же вы сделали?
— Зашла в телефонную будку, вызвала такси и уехала домой.
— О чем же собираетесь рассказать полиции?
— Выложу им всю правду.
— В том числе и о Карлетоне Блевете?
— Карлетоном Блеветом будете вы. Конечно, им уже известно,что это вымышленное имя, но я буду утверждать, что вы тот самый мужчина,который был со мной в субботу, что мы сцепились, когда вы набрались, и я от вассбежала. Затем повешу им лапшу на уши, что вы позвонили и извинялись, и я васне только простила, но договорилась на сегодня встретиться и загладить своювину за то, что бросила вас в субботу вечером.
Тут они примутся за вас, но не думаю, что это надолго. Все,что их интересует, это видели ли мы Ронли Фишера, в какое время отправились вкровать и заметили ли или слышали ли что-нибудь из ряда вон выходящее и кое-чтоеще по мелочи… ну, и конечно, после того, как они оставят нас в покое, придетсяпровести ночь в номере, чтобы не вызвать подозрений.
