Шуйский был в панике. Но на какое-то время судьба дала ему отсрочку: Ляпунов и Сунбулов, поняв, что за «войско» набрал Болотников, бежали в Москву. Кое-как с Болотниковым удалось справиться. Но юг все равно лихорадило. Чтобы спасти положение, Шуйский совместно с Гермогеном разослали новые «грамотки». Теперь в них говорилось, что царевича Дмитрия убили в Угличе изменники. Народ, конечно, верил многому, что говорилось от лица власти, но ведь совсем недавно Шуйский с патриархом объявляли, что царевич сам «накололся» на ножичек! Народ недоумевал. Тут снова, как при Борисе, страшного Болотникова в Москве решили извести ядом, только посланный для этой цели немец Фидлер, явившись в Калугу, этот яд отдал самому Болотникову. Мятежники тем временем засели в Туле. Шуйский решил сам вести войско на Тулу, осажденные писали отчаянные письма в Польшу, воеводе Мнишеку. Тут-то и появился человек, который назвал себя спасенным Дмитрием. Соловьев говорит, что доподлинно неизвестно, кто это был: то ли Веревкин, попов сын, то ли попович Дмитрий из Москвы, то ли вовсе сын князя Курбского, то ли какой-то дьяк, то ли учитель Иван, то ли жид, то ли сын стародубского служилого. Единственное, о чем писали достоверно, что наружностью он не похож на первого Дмитрия и очень хорошо знает священное писание. В Стародуб он пробрался из белорусского Пропойска. Из Стародуба этот новый Дмитрий послал в Путивль объявить, что царь Дмитрий жив и вернулся. В Путивле поверили и вернули посланника вместе со своими представителями в Стародуб. Неохотно «Дмитрий» сознался, что он царь. Радость была безграничная. Тула тем временем сдалась. Но только Шуйский этому обрадовался, «Дмитрий» взял Козельск, а затем и Ор ел. Весной он разбил царское войско под Волховом. Он взял Калугу, Можайск, Звенигород, все ближе и ближе подходя к Москве. В июне он и впрямь подошел к самой Москве – стан «Дмитрия» находился в Тушине. На помощь ему из Польши пришло войско Сапеги. Узнав, что Марина с отцом отпущена назад в Польшу, он велел догнать поляков и привезти Марину в стан. Осенью Марину привезли. «Рассказывают, что, подъезжая к Тушину, Марина была чрезвычайно весела, смеялась и пела. Но вот на осьмнадцатой миле от стана подъезжает к ее карете молодой польский шляхтич и говорит ей:
«Марина Юрьевна! Вы веселы и песенки распеваете; оно бы и следовало вам радоваться, если б вы нашли в Тушине настоящего своего мужа, но вы найдете совсем другого». Веселость Марины пропала от этих страшных слов, и плач сменил песни», – приводит Соловьев одно из свидетельств.
Но как бы то ни было, Марина признала «Дмитрия», признал его и Юрий Мнишек, правда, ему было обещано Северское княжество и 300 000 рублей. В Польше между тем даже сочинили наказ для «Дмитрия», как ему следует распорядиться землями и как ими управлять. Однако к осени Москва так и не была взята, и тушинцы возвели укрепленный городок. Так образовались два царя: Шуйский в Москве и «Дмитрий» в Тушине. Страна разделилась на тех, кто за Шуйского, и на тех, кто за «Дмитрия», которого в Москве называли не иначе чем тушинским вором. Впрочем, в Москве вовсе не было спокойно. Несколько раз царя Шуйского пытались низложить. Но оказалось, что «свести» с царства не проще, чем «посадить»: для этого народ требовал согласия всей земли. Таковая процедура была и вовсе внове, и никак не разработана. Попытка убить Шуйского тоже провалилась: его убийцы были схвачены. Шуйский же испробовал против тушинцев такой маневр: надеясь, что поляки уйдут из-под Москвы, он предложил взамен выдать всех пленных. Поляки отказались. На сторону Шуйского встали шведы, послав пятнадцатитысячное войско и сообщение такого характера:
«Вы так часто меняете великих князей, что литовские люди вам всем головы разобьют: они хотят искоренить греческую веру, перебить всех русаков и покорить себе всю Русскую землю. Как вам не стыдно, что вы слушаете всякий бред и берете себе в государи всякого негодяя, какого вам приведут литовцы!»
Но со шведами возникла другая проблема: им нужно было платить за службу. С деньгами у Шуйского было плохо. Тем временем с запада, из Польши, на Москву двинулось войско короля Сигизмунда. Свой поход Сигизмунд тоже объяснял… защитой греческой веры и тем, что «…по смерти последнего Рюриковича, царя Феодора, стали московскими государями люди не царского рода и не по божию изволению, но собственною волею, насилием, хитростию и обманом, вследствие чего восстали брат на брата, приятель на приятеля, что многие из больших, меньших и средних людей Московского государства и даже из самой Москвы, видя такую гибель, били челом ему, Сигизмунду, чтоб он, как царь христианский и наиближайший родич Московского государства, вспомнил свойство и братство с природными, старинными государями московскими, сжалился над гибнущим государством их».
Смоленские купцы, у которых Шуйский взял в долг большую сумму денег, убедили горожан обороняться от Сигизмунда. Обложив Смоленск, Сигизмунд нарядил послов в Тушино, чтобы убедить поляков отстать от самозванца. Перепуганный «Дмитрий» бежал на навозных санях из лагеря, переодевшись в мужицкое платье. Оставшиеся в Тушине русские примкнули после переговоров к полякам: теперь под Москвой стояла своего рода «партия Сигизмунда». Тушинцы сговорились о возведении на московский престол королевича Владислава (впрочем, Сигизмунд думал устроиться на нем сам), сохранении при этом православия, но также и устроения латинских соборов, более свободном законодательстве. По сути, речь шла о создании федеративного государства. Судьба «законной» королевы Марины при этом вовсе не учитывалась. Венчанная на царство, она теперь скиталась по лагерю и умоляла помочь бежавшему «Дмитрию». Марина и сама бежала к «мужу», в Калугу, но почему-то оказалась у Сапеги в Дмитрове. В марте 1610 года Рожинский поджег тушинские укрепления, и польские отряды ушли к Смоленску и Волоколамскому монастырю. А русские тушинцы разделились: одни примкнули к «вору» в Калуге, другие вернулись в Москву. 12 марта Скопин-Шуйский с войском шведов вошел в Москву. Через месяц совершенно неожиданно этот полководец умер с теми же симптомами, что были отмечены у Годунова. Василия Шуйского тут же заподозрили в отравлении. Якобы чашу с ядом ему поднесла жена Дмитрия Шуйского. С этого момента для него все пошло прахом. В Москву с Рязани явился отряд Ляпунова, и Василию было сказано прямо: из-за тебя льется кровь христианская. На Лобном месте собралась толпа, и было решено: свести Шуйского с царства, сказать об этом послали князя Воротынского. Временно управлять страной стали бояре, именно им народ целовал крест:
«Все люди били челом князю Мстиславскому с товарищи, чтобы пожаловали, приняли Московское государство, пока нам бог даст государя».
Бояре колебались, кого избрать царем, – сначала хотели из своей среды, затем все же сошлись на Владиславе. В то же время на Москву пошел «Дмитрий», вместе с ним была и Марина. Москва тут же присягнула Владиславу, следом – другие города. Но Суздаль, Владимир, Юрьев, Галич и Ростов хотели в цари «вора»: по православным убеждениям они были согласны только на русского царя. И хотя Сигизмунд поспешил объявить, что вместо Владислава будет править он, в Москве этого боялись меньше, чем возвращения «Дмитрия». Войско Мстиславского поступило под командование гетмана Жолкевского. Самозванца удалось отогнать. Гетман Жолкевский троих Шуйских сразу же выслал в Литву – чтобы смуты в государстве московском не делали. С «вором» тоже разрешилось само собой – «Дмитрий» приказал утопить касимовского царя, за это глава татарской стражи убил «Дмитрия». Но Марина успела за это время родить наследника, он и был объявлен в некоторых восставших волостях новым царем!
