Они верили в исполнимость этого плана. Они не раз обсуждали его и не находили никаких изъянов. Они назначили срок. И, в последний раз накануне проверяя все детали, вдруг стали спотыкаться.
— А если кто-нибудь заметит шпингалет и закроет?
— Разобью стекло.
— Услышат?
— Да… — сказал Борис. — Возможно. — И в свою очередь спросил: — А если мало будет мусора и База скажет: нечего таскаться?
— Я скажу, что воняет.
— А если он вдруг захочет сам вынести? Такой вот каприз. То есть не выкинуть, а донести до охранника? Твоя настойчивость покажется подозрительной.
— Да, — согласилась Нинка. — Кстати, а если охранники не послушаются и бросятся вперед? Им за это платят, между прочим!
И они находили все больше изъянов в своем безукоризненном проекте и убедились наконец, что он глупый, детский, дилетантский.
— Это конец, — горько сказала Нинка. — Он неуязвимый какой-то.
— Уязвимый. Просто мы идиоты. Мы все усложняем. Напротив этого вашего дома — другой дом, старый, с чердаком. Так?
— Так.
— Там даже слуховое окно есть. Я элементарно присобачиваю к винтовке оптический прицел, глушитель — и издали валю твоего Базу. И уж поверь мне, контрольного выстрела не потребуется!
— Ты гений! — воскликнула Нинка.
Все оказалось действительно довольно просто. В магазине «Охота — спорт» Борис без всякого охотничьего билета купил оптический прицел, эти прицелы были в свободной продаже. Приделал к ружью, выехал за город и в глухом лесу пристрелял его. Глушитель и резьбу на дуле для него сделал один знакомый слесарь-умелец из мастерской металлоремонта, взяв, живодер, большие деньги. Если его раскопают, он от всего отопрется.
Итак, пятница. Но не тринадцатое. Но поздний вечер.
Борис по пожарной лестнице тихо поднялся на крышу дома, тихо прошел до слухового окна.
Обзор был замечательный! — все восемь окон двух этажей квартиры как на ладони. Нинка, как и уговорились, везде включила свет, якобы для того, чтобы чувствовался праздник: месяц, как они с Базой поженились.
Они уже дома, но никого не видно.
И — вот он! У окна встал со стаканом в руке, ясный сквозь прицел, как мишень. Палец на спусковом крючке.
Тут вдруг Бориса затрясло, обдало холодным потом.
Господи, ведь человека убиваю! — пронеслось в его мозгу курьерским поездом.
Так надо! — взревел еще более мощный встречный курьерский и смел первый поезд с рельсов, не оставив следа. Рукавом Борис вытер взмокшие глаза, приложился к прицелу. И вдруг свет погас. И в этой комнате, и в другой, и в третьей.
Все окна погасли!
Его обнаружили?
Нинка предала его?
Гадать будем после, а пока прочь отсюда!
И Борис быстро стал пробираться к лестнице, сполз по ней, бросился к машине, стоявшей в соседнем дворе…
Дома он с отвращением отбросил карабин, выпил сразу полный стакан вина. Он чувствовал досаду и облегчение.
Утром его разбудил звонок.
— Он только что уехал на работу, — сказала Нинка. — Ведь у них тоже есть работа! Смешно!
— Что случилось?
— Ничего. Мы отметили месячный юбилей, выпили шампанского. Он стоял у окна. А я тебя видела.
— Ты шутишь!
— Свет от фонаря прямо на прицел твой светил. Ну, бликовал то есть.
— Я дурак!
— Не в этом дело. Я поняла, что ты сейчас станешь убийцей. Ты убьешь человека. Не важно, что он бандит. Ты станешь убийцей из-за меня. И рано или поздно возненавидишь меня за это.
Борис молчал.
— И я решила сама.
— То есть?
— Я предложила ему поиграть в прятки. В полной темноте. Охранникам приказали не удивляться, дверь в прихожую закрыли. Я сказала ему: где поймаешь меня, там и… Ну, понимаешь? Я должна была прятаться и только посвистывать. И я задумала: тихо подняться на лестницу и оттуда свистнуть. Он бы за мной. И я бы его столкнула. С такой лестницы — такая туша — это верная смерть.
— И?..
— Не решилась. Мы оба не убийцы. Хотя я одного человека все-таки убила. Но это тогда. Давно. А теперь я тебя люблю. А когда человек любит, он не способен на убийство.
— Это правда, — согласился Борис. — Но что же нам делать теперь?
— Любить друг друга дальше. Как сумеем. Это лучше, чем никак.
— Но ты будешь с ним. Каждую ночь. Я от этого с ума сойду.
— Не каждую. Он так взялся за работу, что приходит, жрет и валится. Его хватает на раз в неделю.
И они стали встречаться тайком, урывками.
Но то, что раньше для Бориса именно и составляло прелесть, теперь было мучительно. Не любовницей ведь хотел он видеть Нинку, а Женой и Матерью своих детей!
Иногда они опять начинали строить планы, как убить мужа Нинки. Но это уже было скорее игрой.
Или мечтали, что однажды его пристрелят. Или он разобьется в машине.
Однажды, когда она выходила из его подъезда (это было уже летом), кто-то из подручных Базы увидел ее. Он даже поближе подошел, чтобы убедиться, оставаясь незамеченным. Убедился. И доложил Базе, понимая, конечно, что быть обладателем такой информации опасно, но и упускать случай выслужиться перед шефом нельзя.
База устроил Нинке допрос с пристрастием.
Она молчала.
Он бил ее ремнем, как когда-то.
Она молчала.
Он бил ее кулаком по лицу.
Она молчала.
Он раздел ее и хотел заставить охранников изнасиловать ее. Но оба от страха перед Базой не сумели этого сделать. Тогда это сделал он сам на их глазах.
А потом сказал, что вычислит ее любовника. Давно он чувствует, что она с кем-то путается! Он знает этот дом, ничего, что девять этажей и пятьдесят четыре квартиры! Завтра же список всех жильцов этих квартир будет у него на столе. Завтра же к вечеру он вычислит возможные кандидатуры. Завтра же ночью все эти кандидатуры будут шеренгой стоять перед ним. И через полчаса после некоторых не согласованных с законом действий останется один-единственный. И он с ним поступит очень нехорошо. Этот человек будет просто умолять Базу его прикончить. Но нет. Он оставит его жить и мучиться совестью. Он оставит его калекой. Ну и кастрирует, само собой!
С этими словами База заглотнул бутылку водки из горлышка и ушел спать.
Поздней ночью Нинка в слезах позвонила Борису и все это ему рассказала.
— Я знал, что так кончится.
— Я убью его! Я зарежу его сонного.
— Не надо. Постарайся заснуть.
