— Тогда там и встретимся, — сказала я.
Я услышала какое-то движение позади себя и испуганно обернулась. В дверях спальни стояла Рокси.
— Все у Сюзанны, — сказала она.
— Рокси, это ужасно… я тебя не слышала, не знала, что ты здесь… я только что вошла… — сбивчиво говорила я. — Я останусь с тобой.
— Я настояла, чтобы они уехали. Мне нужно побыть одной. Женни они взяли. Я приняла снотворное. Говорят, для плода не вредно. Я буду спать.
— Господи, Рокси… — начала было я. Но что тут скажешь? Жалость, горе, потрясение. Кто знает, как повернется жизнь. — Это ее муж, Тельман…
— Я знаю, слышала. Наверное, они подозревали меня. — Голос у нее задумчивый, печальный, полусонный.
— Тебе нельзя одной! Я буду здесь.
— Я иду спать. Не могла ехать с ними. Я прогнала их… Знаешь, Из… у меня такое чувство, будто я убила Шарля-Анри. Но я не могу сказать им этого. — По выражению ее лица я видела, что она действительно так думает. Странный, настороженный взгляд, как у леди Макбет.
Я не знала, с чего это ей взбрело в голову. Никого она, конечно, не убивала, и нечего ей себя винить. Достаточно вспомнить, как она до последнего была верна Шарлю-Анри, как противилась разводу, с какой гордостью носит плод его любви. Нет, даже Персаны не посмеют обвинить ее.
Я заставила Рокси лечь. Во мне поднялась волна нежности и жалости.
Укладываясь в постель, она схватила мою руку и заговорила свистящим шепотом:
— Ах, если бы я была такая же холодная и черствая, как ты, Изабелла. У тебя всегда выходит как ты захочешь. Может быть, когда-нибудь тебе тоже придется страдать, но я сомневаюсь. Знаешь, раньше я думала, что ненавижу тебя, а теперь поняла — нет… Но… — Веки у нее дрогнули, опустились, и она погрузилась в тяжелый сон.
Я была поражена ее словами, но особого удивления они у меня не вызвали. Интересно другое: сказаны они под влиянием момента или выдают сокровенные, подсознательные движения души?
Естественно, я не могла оставить Рокси одну. Печально, что наши сделали это. Я сидела в полумраке на диване, сгорая от желания увидеть Эдгара.
Через несколько минут раздался звонок по домофону.
— Это я, Эймс, — сказал голос.
Я нажала кнопку и открыла входную дверь.
— Как она? — спросил Эймс, входя. Его обычно ухмыляющееся лицо выражало сейчас привязанность и заботу. Я оценила то хорошее, что было в этом человеке. Как в зеркале, отражающем каждую мелочь, я словно увидела его добрые поступки, умение готовить, его хорошее отношение к собаке, заслуженную известность филантропа.
— Я говорил с ней всего полчаса назад, она сказала, что она одна. Как они могли оставить ее в таком состоянии?
— Она, наверное, заставила их уехать. Спорить с ней бесполезно.
— Я приехал, чтобы побыть с ней. Я остаюсь.
— Ты правда останешься, Эймс? — Ограниченность моих суждений о людях с каждым днем становилась все очевиднее. — Мне очень хочется побыть с матерью и Сюзанной. Ты слышал, что с ними случилось?
Пока я с двумя пересадками добиралась на метро до улицы Ваграма, у меня было время подумать над словами Рокси о том, что она раньше ненавидела меня. Впрочем, я не приняла их всерьез и скоро выбросила из головы.
В просторной, построенной еще во времена Хаусмана квартире Сюзанны с мужественной улыбкой на заплаканном лице сидела она сама и вокруг нее Фредерик, Антуан с Труди, Шарлотта с Бобом, мой отец и Марджив, Роджер и Джейн. Были также какой-то мужчина, которого мне не представили, видимо из полиции, доктор месье такой-то, Роксин адвокат мэтр Бертрам и разговаривавший с ним господин, наверное, адвокат Персанов. И Эдгар. Я заметила, как отец незаметно наблюдает за ним, когда тот нагнулся к сестре, что-то ей говоря. Присутствующие не проявляли подавленности, царила атмосфера стойкости и решимости. Женни была в другой комнате в постели. Джейн рекомендовала снотворное для Сюзанны, Антуан пытался дозвониться до месье Персана, находящегося где-то в Польше, Поль-Луи и Мари-Одиль сидели на диванных подушках на полу. Когда я вошла, Эдгар обернулся и кивнул мне как хорошей знакомой — или мне показалось?
Потом я вышла в кухню приготовить чай. Он тоже пришел.
— Я уезжаю в воскресенье, — сказал он негромко. — Жалко оставлять сестру в такое тяжелое время. Жалко оставлять тебя.
— Рокси не виновата, — сказала я. — Она любила его.
— С точки зрения Роксаны, это своевременная смерть, — говорил он, не спуская с меня глаз. — Вместо позорного знака разведенной жены — венец вдовы. Имущество беспрепятственно наследуется ее детьми. Ровные, без сучка и задоринки отношения со свекровью и так далее. Бедная Сюзанна! Тяжело пережить своего сына. Самое тяжелое, что можно вообразить.
Они считают, что Рокси виновата, думала я. Считают, что, если бы она была более внимательной женой и хозяйкой, если бы давала ему сахар-рафинад, а не сахарный песок и следила бы за своими ногтями, он не ушел бы к Магде.
— Я никогда не считал crime passionnel специфически американской формой преступления. Но вот этот Тельман. Американцы чаще пишут об ограблениях и наркотиках.
— Как я буду без тебя?! — воскликнула я. — Ты будешь встречаться со мной, когда вернешься?
Эдгар не имел возможности ответить: в кухню вошел Антуан.
Усталая, разбитая, я пережидала вместе с другими все эти долгие ночные часы, пока не настанет утро и необходимость заняться неотложными делами не оттеснит на второй план скорбные мысли. Мы знали, что случилось с Магдой; отсюда вытекало, что Шарля-Анри убил Тельман. Сейчас он под арестом. Мне не было жалко Магду, я ее в жизни не видела, покушение на нее казалось захватывающим приключением, но мне было жалко Шарля-Анри. Эта была смерть первого человека, которого я близко знала.
— Oh, oh, mon petit! — стонала Сюзанна, сидя на диване, маленькая, жалкая, с сухими глазами. — Je ne peux pas le croire[178].
39
Мы с Женни возвращались домой в одном такси с моими родителями — первый раз за целый день одни, без посторонних. Они, разумеется, были потрясены тем, что произошло. Еще больше они были озабочены судьбой Рокси и, по-видимому, не могли отделаться от ощущения, что Шарль-Анри сам навлек на себя справедливое наказание за дурное обращение с их дочерью. Эта мысль сквозила в их высказываниях, хотя они стали бы это отрицать. «Поразительно, как распоряжается судьба», — вздыхала Марджив. «Судьба» в ее языке означает небесную справедливость, в которую при обычных обстоятельствах она не верит. «Никогда не забуду этого дня», — твердила она.
В ту ночь я прикорнула на диване в гостиной на тот случай, если понадоблюсь Рокси. Поднялась я рано, до нее, покормила Женни. Потом пришли родители. Я сказала, что мне нужно ненадолго уйти и, оставив племянницу на их попечение, поехала на Блошиный рынок посмотреть украденную супницу. Таким образом я старалась отвлечься от того, что происходит дома. Разум все равно не может примириться с таким неприятным, непреложным и необратимым фактом, как смерть, и меня не отвлекали дела, которые положено делать после кончины человека. Все дела взвалили на себя Антуан и сама Рокси. Они обзванивали знакомых, договаривались с похоронными агентами, делали заявления для прессы. В 85-м автобусе я развернула «Либерасьон» и нашла там репортаж об убийстве американским служащим «Евро-Диснея» любовника его жены (имена при этом не назывались) и о попытке убить и жену. Он был арестован в самом парке после драмы с заложниками, говорилось в статье, и сейчас находится под стражей.
