— Вы не будете возражать, мадам, если мы проведем одну процедуру с вашими руками? — сказал начальник.
Анн-Шанталь, улыбаясь, подняла большой палец. Мужайся, молча говорила она, молодец. Молодец? Почему?
Ей вдруг захотелось в туалет. Чутко прислушиваясь к переменам в организме, она подумала, не начались ли схватки. Нет, это дает знать о себе мочевой пузырь. Она поднялась с места и пошла, куда ей показали, в соседнюю комнату. Там ее попросили приложить ладони к мягкому воску или чему-то в этом роде. Обычная процедура, говорили они, мы обязаны это сделать. Анн-Шанталь в комнату не пустили, она стояла в коридоре, болтая с женщиной-полицейским, которая встречала их у входа. Реальность всей своей тяжестью начинала давить на Рокси. Шарль-Анри убит, полицейские допрашивают ее, хотя ей ничего не угрожает. Она не думала о себе, она сжималась в кулак, чтобы понять ужасный смысл и тайну происшедшего. Как это все случилось? Ответа не было.
Рокси подумала о своих детях, оставшихся без отца, о бедной Сюзанне, потерявшей сына, о других близких, которые так любили этого беспечного, легкого, обаятельного и талантливого человека. Она подумала, что маленький так и не увидит отца, а Женни забудет. Трагедия пока не выжгла ей сердца, но она уже чувствовала жжение и знала, что оно будет выжжено дотла.
— Вы можете пойти домой, — сказали ей, — но никуда не уезжайте. Вас проводят.
— Я буду с ней! — воскликнула Анн-Шанталь. — Ей нельзя оставаться одной. Я сообщу ее матери и Персанам. Вы же не известили Персанов?
У Рокси заранее кружилась голова от предстоящих разговоров, объяснений, сожалений. Зачем с ними идет полицейский? Это странно.
Он сказал, что будет дежурить внизу, в подъезде, — зачем? Дверь в подсобку была заклеена желтым скотчем.
Который час? Неужели только двенадцать? Рокси подумалось, что надо бы позвонить Роджеру. Или лучше лечь? Она легла. Анн-Шанталь с телефонной книгой расположилась в гостиной — звонить.
День тянется долго. Но вот спускаются ранние сумерки. Рокси время от времени спрашивает Анн-Шанталь, не вернулась ли из «Диснейленда» Сюзанна и все остальные. Анн-Шанталь снова и снова набирает номер и отрицательно качает головой. Наконец она дозванивается до Антуана. Тот спешит на улицу Мэтра Альбера. Он долго беседует внизу с полицейским, потом поднимается наверх — угрюмый, помятый, с повлажневшими глазами. Он обнимает Рокси и наливает себе рюмку коньяка. Потом звонит Фредерику и Шарлотте. Рокси слышит ее вскрик в телефонной трубке. У Антуана голос хриплый, но ровный — он чувствует свою ответственность.
— Роксана, как я понимаю, под арестом, — говорит он Шарлотте. — Положение ее неопределенно.
— Труди за городом. Она едет, — говорит он Рокси. Решительное и доброе выражение его лица свидетельствует о том, что он и мысли не допускает, будто она причастна к трагедии.
Постепенно прибывают Персаны. Вполголоса переговариваются между собой. Странно, что еще не вернулись Изабелла с матерью, Сюзанна и дети. Как сказать Сюзанне страшную весть о сыне? Ужасно подумать, что она весела и радостна и ничего не подозревает. Рокси снова спрашивает себя, как он умер. Кто поднял на него руку? Неужели он сам?
Анн-Шанталь слышит ее стон, кидается пощупать лоб.
— Ребенок шевелится, да? — спрашивает она. — Замечательно, что он скоро родится. Все-таки облегчение — новая жизнь.
— Я должна видеть его! — всхлипывает Рокси. — Он… он еще там?
— Нет-нет, тебе вредно смотреть. Потом посмотришь, на похоронах.
38
Я ничего не знала о случившемся, когда брела по дорожкам «Евро-Диснейленда». Мне хотелось осмыслить прошедший удивительный день, и я решила поужинать в фирменном ресторане, воспользовавшись бесплатным пропуском Тельмана. Главный зал был полон несколько тяжеловесного очарования викторианской эпохи. Сделав заказ, я погрузилась в размышления. Нет, это были беспорядочные грезы о том, как мы с Эдгаром будем любить друг друга в Загребе, как я разбогатею от «Святой Урсулы» и что будет, если Магда Тельман умрет. Если это произойдет, то Шарль-Анри, наверное, вернется к Рокси и я буду свободна как птица. Полиция в «Евро-Диснее» тоже не знала о происшествии в доме номер двенадцать по улице Мэтра Альбера.
Оглядываясь теперь назад, я вижу, что это было бессердечно с моей стороны, но я не была готова возвращаться домой, к моим. Так, за blanquette de veau[177]и полубутылкой «Берегов Роны» я пропустила душераздирающую сцену, когда Сюзанна и Марджив привезли Женни домой и от Анн-Шанталь узнали новость о Шарле-Анри. Сама я добралась к себе около десяти вечера.
В окнах у Рокси света не было. Я поднялась прямо в свою конуру. На двери была приклеена записка, что все поехали на улицу Ваграма. Записка удивила меня, но не вызвала подозрений. Очевидно, Сюзанна предложила своей мужественной команде бывших заложников поужинать у нее. Я спустилась к Рокси позвонить родителям в гостиницу, но их тоже не было. Немного погодя я решила позвонить Эдгару — мне в любом случае приятно поговорить с ним — и снова спустилась к Рокси и села с аппаратом в темной гостиной.
— А, Изабелла! Как ты? — спросил он.
— В порядке. Тебе рассказали, что произошло сегодня?
— «Сегодня» — понятие растяжимое. Сербы возобновили обстрел Сараево. Какой-то псих-американец в «Диснейленде» семь часов продержал мою сестру заложницей. И еще одно небольшое событие — убили моего племянника.
— Кого?! — закричала я в ужасе, прекрасно понимая, что это Шарль-Анри, кто же еще.
— Шарля-Анри. Всадили три пули в грудь и бросили умирать среди мусорных баков на улице Мэтра Альбера.
Не помню, что я сказала. Все было ясно. Тельман убил Шарля-Анри и пытался убить Магду.
— Сначала, разумеется, полиция заподозрила Роксану, — продолжал Эдгар сухим, почти раздраженным тоном. — Я разговаривал с полицейским комиссаром. Раненая Магда сумела выползти из своего коттеджа и добралась до склада на шоссе. Там ее и нашли. Она рассказала, что муж хотел ее убить.
— О Боже… — пробормотала я. Бедная Рокси, бедный Шарль-Анри, думала я, как это все глупо. Тельман — убийца, он мог и детей убить. Я даже о Магде подумала: может быть, Шарль-Анри был ее единственной настоящей любовью. Кто теперь позаботится о бедной Магде? Как можно верить в любовь после всего этого? Мне хотелось плакать, но какие слезы, когда все так странно и страшно?
— Mon Dieu, что за мир! — с горечью воскликнул Эдгар. — Красные и черные… Кто бы мог подумать, что черные так быстро сменят красных?
Кажется, он говорил о Боснии.
— Можно я приеду? — робко спросила я. Мне хотелось почувствовать его руки у себя на плечах.
— Non, chérie, я немедленно еду на улицу Ваграма. Сюзанна с ума сходит. Твои родители тоже, кажется, там.
