— Дай ей пинка в это самое место, — весело предлагает ефрейтор-сапер. — Я знаю таких, как она. В Минске мы волокли их за машинами на веревке.
Его приятель-кавалерист визгливо смеется.
— В Риге мы вешали партизанок за ноги, а когда вопли надоедали нам, отправляли палача вырвать им щипцами языки.
— У кого-нибудь есть тонкая веревка? — спрашивает Клокдорф со злобным блеском в глазах. — Я покажу, как может вытянуть шею у такой сучки тот, кто не новичок в таких делах!
— У меня есть, — оживленно говорит кавалерист, вытаскивая из кармана моток телефонного провода.
— То, что нужно! — усмехается Клокдорф, чуть ли не с нежностью делая петлю на шее девушки.
— Вон там торчит балка, — говорит кавалерист, указывая на один из домов. — Она будет еле-еле касаться земли носками. Как и надо! Будет биться. Черт возьми, вот это зрелище, когда веревка начинает их душить!
— Пойдемте, девушка! — любезно говорит Клокдорф, подталкивая ее прикладом автомата.
Едва телефонный провод переброшен через балку, из темноты появляются Мозер и Старик.
— Стой, обер-фельд! Что здесь происходит? — спрашивает Мозер угрожающе. — Что вы затеяли?
— Нам попалась эта Flintenweib, — отвечает Клокдорф с принужденной улыбкой. Он не знает, как воспринимать Мозера. Такие офицеры ему еще не встречались.
— Вижу, — кивает Мозер с нарастающей холодностью в глазах, — а что такое Flintenweib? Не припоминаю такого слова в армейских уставах. Может, доложишь, как полагается, обер-фельдфебель?
Ненависть буквально струится изо всех пор тела Клокдорфа, когда он неохотно щелкает каблуками и говорит:
— Герр обер-лейтенант, обер-фельдфебель Клокдорф докладывает о прибытии с пленной партизанкой!
— Уже лучше, — говорит Мозер с язвительной улыбкой. — И ты назначил себя судьей и палачом, устроил военно-полевой суд, все по своему глупому разумению. Пошел к черту, грязная, непочтительная скотина, пока я не вышел из себя, и держись от меня подальше, иначе, клянусь Богом, я устрою с помощью фельдфебеля Байера военно-полевой суд над тобой!
— Прикончить его? — с готовностью спрашивает Порта, отводя назад затвор автомата. — Это будет лучшим, что я сделал за всю треклятую войну!
— Пошел с моих глаз, тварь, — злобно кричит обер-лейтенант, — иначе я удовлетворю просьбу Порты и прикажу пристрелить тебя, как гнусную крысу!
Клокдорф быстро исчезает, двое прихвостней следуют за ним по пятам.
Старик отвязывает от балки провод. Девушка изумленно смотрит на обер-лейтенанта и не может понять, что происходит. Если б им поменяться местами, она поступила бы как Клокдорф.
— Байер, — продолжает Мозер. — Приглядывай за этими скотами. При малейшем нарушении дисциплины со стороны Клокдорфа расстреляй его!
— С удовольствием! — рычит Старик. — Порта, слышал? Вы с Малышом займетесь этим!
— В течение суток мы преподнесем тебе его член на бархатной подушечке! — усмехается Порта. — Через десять минут Малыш начнет следить за ним, а ты знаешь, что это означает!
— Я не приказывал вам совершить убийство! — резко говорит обер-лейтенант.
— Прикончить такую мразь — не убийство, — весело говорит Порта. — Уничтожать крыс — долг каждого гражданина. Если не делать этого, тебя могут оштрафовать!
— А с ней как быть? — спрашивает Старик, указывая на девушку все еще с петлей на шее.
— Расстрелять! — свирепо кричит Хайде. — По международному соглашению и правилам войны расстреливать гражданских, взявших в руки оружие, законно. И фюрер сказал, что большевиков нужно уничтожать всеми возможными средствами.
— Пинка ему в задницу! — предлагает Порта, не уточняя, кого имеет в виду — Хайде или фюрера.
— Я сожалею о том, что произошло с вами, — вежливо говорит Мозер девушке, когда ее приводят в комнату. — Вы, разумеется, предстанете перед должным образом назначенным военно-полевым судом. Пока вы в моей роте, с вами ничего не случится.
Порта переводит это на ломаный русский, но видно, что девушка понимает по-немецки.
— Разрешите доложить, герр обер-лейтенант, — говорит, усмехаясь, Порта, — эта партизанка посылает вас куда подальше, кроме того, я должен сказать вам с обычными любезностями, что живым из России вам не уйти!
Мозер пожимает плечами и уходит со Стариком в другой конец комнаты. Он не может понять этих политических фанатиков и все еще думает, что войну можно вести благородным образом.
В печи потрескивают толстые поленья, согревая комнату с низким потолком. Порта, разумеется, расположился за печью. Партизанка находится в углу позади него, поэтому, чтобы убежать, ей придется сперва перелезть через Порту.
Легионер возвращается с поста. Вид у него возбужденный.
— Порта! — негромко окликает он.
— Я здесь, в каморке прислуги, — усмехается Порта из-за печи.
— Saperlotte[124], пошли скорее, — шепчет Легионер. — Я нашел продовольственный склад!
— Kraft durch Freude! Die Strasse frei![125]— восклицает Порта. — Шевели ногами, сынок!
— Я с вами, — говорит Малыш, он мгновенно проснулся и выскочил из-под одеяла, не дожидаясь приглашения.
Мы бесшумно выходим из дома.
— Что скажете об этом? — спрашивает Легионер, убрав несколько досок.
Мы с отвисшими челюстями смотрим на стопы ящиков. На них написано по-английски: «America salutes Russian People!»[126]
Мы осторожно поднимаем ящики.
— Консервы, — говорит с сияющими глазами Порта. — Тушеная говядина, ананасы, груши, моя любимая еда!
Внезапно Малыш напрягается. Выпускает из рук ящик и совершает громадный прыжок за сугроб.
— Бегите! — орет он. — Тикает!
— Что значит тикает? — спрашивает Порта из-за ящиков. — Можно подумать — гангрена у него не в ногах, а в мозгу!
— Бомба с часовым механизмом тикает у вас под ногами! — вопит Малыш из сугроба.
Порта молниеносно выскакивает из отверстия между ящиками и выбегает. Ноги его работают, как шатуны. Он буквально пробуравливает себе путь к сугробу.
— Тикает еще? — спрашивает он Малыша. — Может, это стучал дятел, пытавшийся добраться до моих груш?
— Насчет дятла не знаю, — отвечает Малыш, — но часовой механизм тикает. Думаю, бомба взорвется с минуты на минуту.
