— О. — Вид у нее разочарованный. — Я думала, ты тоже цыпочка-математик.
— Вообще-то нет. Время от времени интересовалась на досуге, только и всего. — Я хмурюсь, отчасти самоуничижительно. — Последовательность Фибоначчи — это которая 1, 1, 2, 3, 5, 8, 13 и так далее? — И как я это откопала в своем захламленном мозгу? Впрочем, это явно одно из воспоминаний о войне с Войничем. Интересно, сколько всего я узнала благодаря этой благословенной рукописи? Очевидно, недостаточно, потому что я так и не выяснила, о чем в ней говорится.
Вайолет расцветает:
— Да. Верно.
— И каждое новое число — сумма двух предыдущих?
— Ага. И темп роста?
Я улыбаюсь:
— Тут я и правда профан.
— «Фи», «золотое сечение». Или чертовски к нему близко. 1,618… и еще сколько угодно знаков после запятой.
Золотое сечение, «фи». Конечно. Теперь я вспомнила.
— Цветы имеют фибоначчиево число лепестков, — говорю я. — Ты об этом?
— Да, угадала. А еще фибоначчиево число семян и семядолей. Золотое сечение управляет многими природными структурами.
Прежде чем мы двигаем дальше, она еще раз ласково гладит лепестки.
— Ты можешь творить собственные вселенные, если знаешь код, — говорит Вайолет. — В любом случае, можешь попытаться. Тебе нравятся видеоигры?
— Да, — киваю я.
— Ты в онлайне?
— В каком смысле?
— Живешь в виртуальном мире?
— О. Нет, еще нет.
Еще нет. Сама не знаю, почему так сказала. Недавно мы с Дэном разговаривали о виртуальных мирах — когда он начал изучать дизайн «Подземелий и Драконов». Помню, я боялась привыкания, да и сейчас боюсь. Я знаю: мне бы так понравилось внутри такого мира, что я никогда бы оттуда не вышла. Дэн сказал, что боится: эти миры не дотянут до его идеала, его идеи о том, какими они должны быть. Я почти улыбаюсь при этом воспоминании. Теперь, зная, что за мир он хотел бы создать, я понимаю, почему он боялся.
— Подожди, вот будет готов наш — опробуешь, — говорит Вайолет.
— Ваш? Не знала, что вы создаете виртуальный мир. Кто-то говорил, что вы разрабатываете товары для продажи в этих мирах. Мне и в голову не приходило, что вы их еще и строите… Ничего себе.
— Да. Не считая порнографии и «эБэй»,[83]виртуальные миры — один из считаных онлайновых бизнесов, приносящих деньги. Мы обязаны этим заниматься. Это очень клево. Словно быть богом. Программировать порой очень скучно, но это делают мальчики. Я отвечаю за структуры. Поэтому и перечитывала недавно про числа Фибоначчи. Я хочу написать программу, которая позволит природным ландшафтам в виртуальных мирах творить самих себя, как наши. В нее нужно встроить законы самоорганизации, в точности как, должно быть, поступил наш творец, кем бы он ни был. Последовательность Фибоначчи — это сила. Она целиком и полностью объясняет, почему объекты вроде цветов разрастаются вовне, по спирали. Не бывает же квадратных цветов, так ведь? Или прямых линий естественного происхождения? Разве не удивительно, что для подобных вещей существует математическое правило, что природа, кажется, понимает: круги и спирали — самые эффективные формы организации?
Теперь трава стала выше; миновав холм с постройкой, мы направляемся к следующему. Вскоре подходим к крохотному ручейку, и ребята принимаются плескать на себя водой. От этого туризма и впрямь жарко… вот только не мне. Меня всю знобит. Пока они дурачатся в ручье, мы с Вайолет стоим рядом с какими-то останками очень старой железнодорожной колеи, что ли. Не знала, что по пустоши ходили поезда. Нынче колея вся заросла травой; трава заявляет права на все, что покинули люди. Вайолет опять мажется помадой.
— А какова на самом деле разница между реальным миром и виртуальным? — нахмурившись, вдруг спрашиваю я.
— Хороший вопрос. Но никогда не заговаривай об этом с Киераном. Он откроет рот, и ты его несколько часов не заткнешь. Он думает, что мы действительно боги. Говорит, что греческих и индусских богов было так много потому, что они создали нас, точно как мы создаем Эфилу — это наш виртуальный мир, — а для такой задачи нужна большая команда. Говорит, что идея о Боге-индивидууме — полное мудозвонство. Как бы то ни было, разница между реальным и виртуальным мирами очевидна, если хорошенько подумать.
Все опять снялись с места, так что мы тоже двигаем.
— Продолжай, — прошу я.
— Виртуальный мир должен иметь на одно измерение меньше, чем «реальный» мир, в котором он создан. Мы — трехмерные существа, и все же не способны создать ничего очень сложного в трех измерениях; во всяком случае, ничего, имитирующего жизнь.
— Понятно, — говорю я. — С кем это я недавно об этом беседовала? Эм-м… Ах да. С Грейс. Она объясняла, насколько из-за этого трудна робототехника.
— Именно. Скажем, нога кролика — она так чертовски сложно устроена, что тебе никогда ее не воссоздать. Мы не можем делать протезы рук, которые убедительно копировали бы реальную часть тела. Мы никак не можем хотя бы начать понимать устройство ступни. Но если говорить о новейшем поколении видеоигр и онлайновых миров, нам отлично удаются двумерные вселенные, которые в каких-то аспектах лучше нашей.
— Лучше? — Я думаю о фрагментарном геометрическом ландшафте последней игрушки, с которой баловалась, и сравниваю его с тем, что вижу сейчас. Этот ландшафт — живой и волнующий. Тот был просто скопищем точек.
— Не во всех смыслах лучше. Но в двумерном мире нет боли, а есть бессмертие и справедливость. Там приятно скоротать время.
Мозг болит. Нас что, сотворило четырехмерное существо? Можно ли «жить» в двух измерениях? Я помню, бабушка объясняла мне, что самая сложная часть гипотезы Римана заключается в предположении: вся математика — четырехмерна. Именно это и получаешь, прогоняя мнимые числа сквозь дзета-функцию: точки, которые можно разместить только на четырехмерном графе. На секунду мне представляется некое «существо» из двумерного мира Вайолет, пытающееся понять тайны устройства своей вселенной. Попытается ли оно заняться трехмерной математикой, пусть никогда и не сможет увидеть трехмерный объект? Родятся ли у него теории о существующих «где-то там» других измерениях, как родились у нас? Будет ли оно размышлять о загробной жизни? Осознает ли вообще, что в его мире возникла некая потерянная книга, если ту случайно (или, что вероятнее, из озорства, так как на самом деле случайностей не бывает) уронят туда «извне» — воспримет ли ее как намек на что-то, скажем, эскиз несозданной вселенной, и решит ли потратить всю жизнь на расшифровку ее языка и картинок?…
Плоховато мне.
Пока я мыслила, Киеран подвалил ближе. Я вдруг понимаю, что он увешан всякой всячиной. На универсальном армейском ремне — бинокль, кусачки и маленькая фляжка. На шее болтается компас. На плечо накинута сумка, чертовски похожая на ранец. Голливудская версия викторианского джентльмена-путешественника.
