— Анья! — пастор Джон открыл дверь, и от его ног к каренинскому креслу пробежала полоска жёлтого света. — Come! Иди!
Аня покорно покатилась к выходу. Джон привёз её в комнату для молитвенных собраний. Там кругом сидели все общинники, было ужасно душно.
Преподобный O’Брайен сидел во главе стола рядом со своей жирной спутницей. Аня уставилась на него. Каренину поставили перед стариканом, тот заговорил хриплым грудным басом. Впечатление сильно смазывалось тем, что его переводил длинный и сутулый молодой человек, смертельно бледный и с огромными оттопыренными ушами.
— Провидческой силой, данной нам от Бога, мы узнали, что ты носишь в своём чреве Зверя. Узрев в этом великое знамение Господне, мы собрались, дабы принять решение. Зверь должен быть уничтожен во имя наступления на Земле обещанного рая до скончания времён! Ты и есть та лжедева, что подарит миру Антихриста! Посему останешься с нами, а мы своими молитвами и постом постараемся ослабить силу Зверя, доколе пребывает он во чреве твоём. По выходу же его из чрева прольём его кровь на святой иерусалимский алтарь Господень! Кой находится в церкви просветлённого отца Амвросия, — преподобный показал рукой куда-то в угол. Отец Амвросий, тот самый, что отпевал Анну Аркадьевну, встал и поклонился собранию. — Сын твой, зачатый при кровосмешении, как и положено Сатане, лжедева, будет убит! Да наступит на земле Рай! И послужит сие событие самым главным нашим свидетельством! Аминь!
Ане показалось, что зыбкая поверхность её сна проваливается под ногами, и она, Каренина, летит куда-то в ужасающую глубь нереального потустороннего бреда…
— Это всё сон… — беззвучно прошептали её губы перед тем, как Аня упала в обморок. — Я — МАТЬ АНТИХРИСТА, ЗАЧАТОГО ОТ КРОВОСМЕШЕНИЯ…
И вдруг Каренина почувствовала, как по всему её телу разливается жар, как Господь касается её. Это и есть то самое! То самое, о чём говорили все сектанты! Торкнуло!!!
Аня упала на пол и не могла пошевелиться. Божья благодать накрыла её тонким прозрачным покрывалом, спрятав Мать Зверя от всех её невзгод. Плотная пелена встала между ней и миром. Каренина онемела. Истерический паралич.
[+++]
Шёл третий день Стивиной трезвости. Угрюмый и раздражённый, Облонский сидел в кресле на балконе, пытаясь сосредоточиться на «Спорт-экспрессе» или же, на худой конец, на каких-нибудь приятных мыслях. Попробовал представить себе голую тётку, но от этих мыслей почему-то начало тошнить. Стива перекрестился, и, к удивлению, тошнить его перестало. Облонский крепко задумался. Вспомнилась красивая церковь с высокими сводами и полупрозрачным люком, строгое лицо Христа и отвернувшаяся Богородица, и вдруг Степану стало стыдно. Да, не просто неловко, а стыдно: он покраснел до корней волос! Разом пришли на память все его безобразные гулянки, ужасные похотливые мысли, пьянство… Стива разрыдался, сгорая от стыда и не имея сил прекратить думать о совершённом когда-то. Так припомнилась Наташка Толстова, что была на два класса младше их выпускного. Эта Наташка была от природы дурочка, даже немножко дебильная, но по сути своей до невозможности наивная и доверчивая. Они, Облонский и ещё несколько пьяных придурков, зазвали как-то Толстову на квартиру и напоили. Дурочка никогда не пробовала водки, поэтому после второго стакана начала истерически смеяться. Когда её посадили на диван и принялись раздевать, она всё смеялась и говорила, что щекотно. В результате её поимели все по очереди.
На следующее утро дурочка проснулась и никак не могла понять, как она сюда попала. От испуга заплакала, а проспавшиеся идиоты заржали и пригрозили раззвонить о случившемся всей школе, если Наташка не согласится снова удовлетворять все их прихоти. Толстова, в личном деле которой было записано: «Сниженные умственные способности, но в пределах нормы», согласилась — больше из страха, что обо всём узнает её мать.
С этого времени никто не мог понять, как получилось, что дебильно улыбающаяся Наташка, всегда весёлая, как бы её ни подначивали и ни дразнили, — вдруг стала молчаливой, бледной, похудела до состояния скелета. Полгода до самого выпуска Облонского с компанией из школы несчастная дурочка исполняла всё, что ей говорили.
Перед выпускным вечером Облонский предложил взять с собой Наташку в лес и там устроить ей «сексмарафон» напоследок. Сказали Толстовой, что ей надо выйти в девять утра из подъезда, где её будет вся гопа ждать. Однако в назначенное время Наташка не вышла. Тогда Облонский предложил подняться и пригрозить этой заразе всё рассказать её мамаше, а потом вообще ВСЕМ, и если Толстова и тогда не выйдет — так и поступить, сделать, так сказать, тайное явным. Поднялись — открыла Наташкина мамаша и сказала, что её дочка в ванной. Стива просунул голову в квартиру и крикнул:
— Толстова! Выходи, а то щас начнём политинформацию!
Ответа не последовало.
— Это что ещё значит? — Наташкина мама уперла руки в бока и вопросительно уставилась на Стиву.
— Выходи, а то сейчас твоя мама про тебя узнает много интересного!! — крикнул Стива.
Снова тишина.
— Ну-ка договаривай! — тётка поставила огромную жирную ручищу на косяк и гневно воззрилась на Стиву. — Что там моя мочалка натворила?!
— Наташка! Считаю до трёх!!! Раз!!! — кричал Стива в дверь, не обращая никакого внимания на Толстову-старшую.
— Наташа! Выйди сейчас же! Или я тебя оттуда за косу вытащу! Слышишь меня! — Толстова-старшая подбоченилась. Она ужасно любила показать, что держит дочь в ежовых рукавицах.
— Правильно! Тащите её к нам! — выкрикнул кто-то из присутствующих.
— Наташка! Тварь! Я тебе сказала — выходи!
Тишина.
— Ну всё, я иду тебя вытаскивать!
Толстова-старшая дёрнула дверь ванной. Та оказалась запертой.
— Отпирай дверь! Открывай, говорю, падла! Я всё равно войду, тебе хуже будет! — Толстова-старшая прислушалась. — Наташа! Всё, ты меня достала!
И тётка одним сильным рывком сорвала щеколду, что была с внутренней стороны. Некоторое время было тихо. Пацаны увидели, как у тётки руки сначала медленно опустились, а потом медленно поднялись, ещё через несколько секунд она повернулась к Облонскому, и Стива навсегда запомнил её лицо — растерянное, полное тупого ужаса.
— Ноль три!!! Ноль три, быстрее!! Ребята, помогите!!! Ребята!! — тётка кинулась к Стиве, схватила его за руку и потащила в ванную. Дальше Облонский отчётливо запомнил каждую мелочь. Его проволокли по убогому, пахнущему кошачьей мочой коридору, втянули в наполненную кислым, преющим запахом ванную, и там Стива увидел красную воду в ванной и только потом понял, что в ней плавает Наташкино тело… Дальше Стива помнил только то, как выворачивался из рук её мамаши, которая вопила будто ненормальная. Они потом два дня сидели по домам, трясясь от страха, что их обвинят в доведении Наташки до самоубийства. Когда в школу пришёл следователь, все дружно сказали, что Толстова была дурочкой, но никто её не обижал. Следователь почитал личное дело, побеседовал с классным руководителем и ушёл. Наташку хоронила одна мать, никто из класса не захотел принять в этом участие.
