обнаруженных в кладовых у старосты, — всё это погружено на подводы, всё готово, и теперь уже можно отправляться обратно
Это было как раз то, что генерал хотел услышать.
— Езжай скажи Дорфусу, что мы уже тоже грузимся, — ответил он и подумал, что нужно ещё взять здесь лошадей. Их нужно больше, потому что обоз, оставшийся в лагере, не мал, — скажи, что скоро будем.
Кажется, дело было сделано. Он глядел, как его люди бросили скрученного вожжами свинаря Ёшку в одну из телег.
«Вот этот будет кстати, порадует принцессу. Святая Комиссия будет рада услышать о злодеяниях фон Тельвисов от их главного подручного. Из первых, так сказать, уст!».
Но давным-давно он приучил себя к простому правилу: не расслабляться в благодушии, пока не завершится дело окончательно. Вот и сейчас барон был собран и готов к неожиданностям. Так и будет и дальше, до того момента, пока он с принцессой и серебром не окажутся в безопасности. И, наверное, поэтому появление его человека, бегущего явно к нему, не смутило его и не расстроило.
Волков до сих пор так и сидел на коне, посему смог видеть улицу. И увидал, как по дороге к нему спешит один из его солдат с алебардой на плече. Он обливался потом, но не замедлял своего бега, пока не увидал над забором своего командира, и, подбежав к забору, сразу прокричал:
— Господин! Мужики дерзнули! Напали на нас!
Кляйбер, подлец, вперёд генерала кинулся к забору с вопросом:
— Много мужиков? При доспехе они?
Все остальные солдаты, что были заняты лошадьми и телегами, сразу заинтересовались происходящим.
— Да не много, нет… — успокоил всех прибежавший солдат. — Мы пришли повара брать, а по нам из арбалета из дома стрельнули, одного ранили, мы выбили им дверь, в дом вошли, а они там биться надумали, ещё на пороге одного нашего поранили. Корпорал спрашивает, можно дом запалить?
— Поранены люди сильно? — первым делом интересуется Волков. Он уже чувствует, как снова наливается злостью и как хорошие вести о собранном серебре и готовности выдвигаться вдруг перечёркиваются этим плохим известием.
— У одного болт в плече, насквозь, — выживет, а другому шею разрубили, — солдат мотает головой, — неясно. Может, выживет, а может, и нет, кровищи много.
— Так помощь вам нужна? — спрашивает барон.
— Нет, дозвольте только дом подпалить.
«Подлые твари, баб резали в замке, так ещё и моих людей резать вздумали! Ну уж нет, то вам с рук не сойдёт!».
— Палите, — отвечает генерал. — Всё там сожгите, всё, только скот не мучайте, выпустите. А лошадей с телегами заберите и раненых отправьте к Дорфусу.
— Понятно, ага… — солдат тут же утопал обратно.
А люди его его, так и застывшие в каком-то замешательстве, смотрели на него. Они тоже были злы, им тоже не нравилась, что их товарищей поранили, и тогда один из них спросил у генерала:
— А дом этих, — он кивнул на баб, что сидели возле повешенного, — что, жечь не будем, что ли?
— Жгите, — сразу разрешил Волков. Он и сам хотел этого, хотел воздать всем этим сволочам, чьи родственники служили людоедам Тельвисам. Барон был уверен, что они тоже виноваты в том, что творилось в замке. А ведь он был уже готов уходить из деревни. Но нет же, решили местные кровь его людям пустить. Как же теперь он мог просто уйти? — Не покаявшимся да воздастся. Грабьте и жгите.
Тут уже солдаты взбодрились, засуетились, и от замешательства их и следа не осталось. Сразу деловитость появилась у них, им провиант с овсом ещё вынести и погрузить нужно, так ещё и дом разграбить, а дом-то у повешенного был хороший, там всякое нужное может оказаться. А молодой солдат, который только что запрягал кобылку в телегу, сразу поинтересовался у командира:
— Господин, — он кивнул на сидящих возле забора и всё ещё рыдающих по повешенному женщин. — А с этими что?
Волков, конечно, понял, о чём спрашивал солдатик и разрешающе махнул рукой:
— Берите, берите.
Тут уж некоторые солдаты и дела побросали; две женщины, что сидели возле повешенного, сразу поняли, о чём тут разговаривали пришлые злодеи, так как крепкие руки схватили их за волосы и повалили на землю, и женщины снова заорали, да так, что во всей деревне слышно было. Кричали они от ужаса, так как солдаты деловито стали освобождать женщин от одежды. Одежда в таких делах только мешать будет. Женщины вцеплялись пальцами в свои юбки и орали, но люди, что творили с ними насилие, в этом деле были опытны. Чтобы не сильно кричали и сопротивлялись, солдаты били несчастных по щекам, а сами рвали на них одежды, где надо, резали юбки своими кинжалами, пока не освободили женщин от всей одежды, даже чулки полотняные, и те стянули, оставив их абсолютно нагими. Посмеивались при том:
— Да будет тебе кочевряжиться, будет, ещё, может, и понравится. Вот так все поначалу орут, а потом, глядишь, и прижилась какая в обозе, пристрастилась к лёгкой солдатской деньге да дармовому винцу, потом и не выгонишь.
Пока одни солдаты, разложив на земле подвывающих баб, с удовольствием и шутками насиловали их, другие деловито обшаривали дом, выкидывая в окна и вытаскивая в двери всё, что имело ценность. Отрезы материй, не старую обувь, овчинные тулупы и безрукавки, перины, выносили медную посуду, тащили сундуки с одёжей. Нашли там и домовую казну. Без малого сто монет серебра.
Видит Бог, Волков всего этого не хотел, зачем ему грабить мужицкие дома да глядеть на голых мужицких жён, когда у него целые обозы с серебром, а в лагере его ждёт настоящая принцесса, которая, честно говоря, красивее этих скулящих деревенских будет. И красивее, и желаннее. А тут все дела побросали и накинулись на этих баб, как будто никогда бабьего тела на видели.
«Время теряем. Овёс ещё в мешки сложить надобно, а они бабьи подъюбники из дома носят!».
Но теперь солдатам нужно было дать время, хотя бы полчаса на всё. А тут ещё одну бабёнку в доме нашли, под кроватью пряталась, помоложе первых двух. Ту самую, что недавно на солдат орала, за отца вступаясь. Её из дома выволокли и под истеричный визг стали раздевать. С ней не возились, солдат и арбалетчик, смеясь, словно то весёлая забава, одежды с молодухи сорвали очень быстро. Тело у
