Снова поднатужился, поднапрягся. Это помогло, все как бы стало на свое место.
Гагарин приближался к опасному состоянию – потере сознания от воздействия перегрузок, когда кровь начинает уходить из мозга, вызывая церебральную гипоксию. Но жесткие тренировки на центрифуге доктора Адили Котовской помогали ему сохранять сознание. Поразительно, но даже теперь он был способен рассчитывать в уме приблизительную амплитуду колебаний спускаемого аппарата, ориентируясь по движению Солнца в иллюминаторе. Затем перегрузка начала спадать – пик был пройден, и спадала она быстро. Огромное трение при входе «Востока» в атмосферу быстро затормозило спускаемый аппарат. Теперь его скорость приближалась к скорости звука, составлявшей лишь небольшую долю той скорости, с которой он совсем недавно летел.
Гагарин услышал свист воздуха снаружи, «слышимый точно так же, как в обычном самолете». Он уже почти вернулся в обычный мир. Перед ним горел красный сигнал «Подготовка к катапультированию» – следующему этапу спуска. Он убедился, что привязные ремни на ногах и плечах плотно затянуты. Еще раз проверил, правильно ли закрыто лицевое стекло шлема. Принял нужное для катапультирования положение – плотно вдавился спиной в спинку кресла, убедился, что таз корректно лег на предназначенное ему место. Если поза в момент катапультирования окажется неправильной, сила рывка может сломать кости, как спички.
На высоте 7000 м барометрические датчики спускаемого аппарата дали сигнал на срабатывание трем пиротехническим зарядам люка. Последовал сильный удар. Люк позади Гагарина отлетел прочь. В кабину хлынул холодный воздух. Две бесконечные секунды космонавт ждал катапультирования. В мозгу даже появилась мысль о том, что механизм, возможно, отказал. Затем кресло с ревом вылетело наружу.
На часах было 10:42. В 180 км к западу от столицы Алексей Гагарин возвращался по раскисшим полям в Гжатск на тракторе, его переполняли новости. С момента отъезда из Клушино – сначала на лошади, затем на этом тракторе – он ничего больше не слышал о полете Юрия. Он знал только, что сын находится в космосе и что он еще не приземлился. Где-то впереди, где дороги были получше, его должны были встретить на машине и отвезти домой. Вот тогда он выяснит наконец, что произошло с его сыном.
Тем временем его жена Анна сидела в поезде на пути в Москву и выглядывала в окно, когда поезд останавливался на промежуточных станциях. Ей казалось, что весь мир говорит о Юрии. «Вроде бы на станциях все смеются, – вспоминала она, – но обмануться боюсь»[563]. Анне было не до смеха. Она боялась за сына – и не переставала бояться за него, пока сын не оказался в безопасности и дома.
32
Бабах!
Через 95 минут после старта
12 АПРЕЛЯ 1961 ГОДА, 10:42
Между Смеловкой и Узморьем
40 км к югу от Саратова, СССР
Гагарин несся по небу, пристегнутый к своему креслу. В первые три секунды сработал маленький стабилизирующий парашют, который должен был замедлить скорость катапультирования и остановить вращение. Космонавт «сидел очень удобно»[564], но при этом быстро падал. Солнце сияло. Ниже проплывали редкие облачка. Местность разворачивалась под его ногами, как карта, на которой постепенно проявлялись подробности. Вид с кресла открывался великолепный.
Внизу текла река, большая река, и что-то в ее извилистом русле показалось ему знакомым. Это была Волга. Он увидел большой город, раскинувшийся на одном из ее берегов, и потрясенно узнал в нем Саратов – город, где он учился лить металл и летать на маленьких самолетах и где всего год назад учился прыгать с парашютом. Он не долетел до запланированной зоны посадки по крайней мере 250 км, но по невероятному совпадению, возникшему благодаря удачному сочетанию более высокой орбиты и дефектного тормозного двигателя, возвращался из космоса в места, которые хорошо знал и любил. Он возвращался домой.
Внизу блеснула лента Волги… Все было хорошо знакомо: и весенние поля, и рощи, и дороги, и Саратов, дома которого, как кубики, громоздились вдали[565].
Сильный ветер нес его на восток над рекой, которая в этом месте разлилась по меньшей мере на 5 км. Гагарин начал готовиться к серьезному испытанию – посадке на воду. Падение продолжалось, высота уменьшилась до 4000 м – и внезапно раскрылся основной парашют. Над головой космонавта будто расцвел красивый цветок размером с хорошую гостиную и такой же ярко-оранжевый, как его скафандр. В этот же момент кресло автоматически отстегнулось и полетело вниз – процесс прошел так гладко, что он едва заметил его исчезновение. Вдали, километрах в четырех, виднелся шар «Востока», который только что приземлился под собственным парашютом. Шар лежал недалеко от восточного берега реки, и даже со своей высоты, по-прежнему значительной, Гагарин видел, что он был «черный и обгорелый». Но шар уже благополучно сел. Оставалось самому благополучно приземлиться.
Гагарин опустился еще на 500 м. По сигналу его носимый аварийный запас отстегнулся от подвесной системы парашюта и повис под ним на 15-метровом фале, как было задумано. В него входил аварийный радиомаяк, надувная лодка, нож, аптечка первой помощи и средство для отпугивания акул, которое в центре России вряд ли могло понадобиться. А вот лодка, хотя и слегка подтекающая, вполне могла пригодиться и даже оказаться спасительной. Гагарин услышал щелчок и почувствовал «сильный рывок». Тяжелый аварийный запас сорвался с фала и улетел вниз, унося с собой и лодку. Приводнение внезапно стало куда более опасным.
А еще возникла проблема с дыханием. Гагарин пытался открыть специальный клапан в шлеме, впускающий внешний воздух, но шарик клапана, за который надо было потянуть, каким-то образом застрял в складках скафандра. Он сумел его освободить, ориентируясь по виду в нарукавном зеркальце, – сложная операция, особенно во время висения под парашютом и с учетом толстых перчаток. На это потребовалось шесть минут. В принципе он мог просто открыть лицевое стекло шлема, но безопаснее было держать его закрытым на случай, если действительно придется садиться в реку.
Он все еще возился с клапаном, когда вдруг без видимых причин вышел и раскрылся запасной парашют, причем раскрылся лишь частично. Гагарин теперь спускался под двумя парашютами, причем один из них был раскрыт сверху, а второй висел внизу и нерешительно покачивался под легким ветерком. Сценарий складывался потенциально катастрофический. Если бы запасной парашют раскрылся сильнее, его стропы могли обернуться вокруг основного парашюта, а оба купола схлопнуться, не оставив Гагарину шансов. Парашютист рухнул бы на землю.
Застрявший дыхательный клапан, потеря лодки, два парашюта… После всего уже пережитого приключения не прекращались и в эти последние мгновения. Но он снова не впал в панику. Он понимал, что паника может убить его мгновенно. За его плечами было 46 тренировочных прыжков, был опыт, были знания. Гагарин продолжал внимательно изучать землю внизу. Он узнал железнодорожную линию, мост через Волгу и длинную косу, идущую поперек реки. Он точно знал, где находится. Много раз на тренировках он прыгал именно здесь, над этим самым местом. Гагарин, как мог, направлял парашют туда, даже напевая при этом про себя, – похоже, он делал это рефлекторно, когда дела принимали опасный поворот. Запасной парашют по-прежнему угрожающе болтался где-то под ногами. Оставалась всего пара тысяч метров, не больше четырех или пяти минут в воздухе. Он был так близко – и, может быть, удастся перелететь реку. Возможно, второй парашют не раскроется. Он почти победил.
Ненадолго Гагарин оказался в облаке. Плотный белый туман, несколько «ухабов» – и облако кончилось. Внизу были люди. Были машины. Виднелось шоссе. «Чувствую, все смотрят на мои оранжевые красивые купола». Он удалялся от реки, все еще сражаясь с дыхательным клапаном, а за ним волочился запасной парашют. Впереди показался глубокий овраг и рядом поле.
Вижу, там какая-то женщина теленка пасет. Ну, думаю, сейчас я, наверное, угожу в этот самый овраг, но ничего не сделаешь…
Дальше смотрю, как раз я приземляюсь на пашню…
Только успел я это подумать, смотрю земля. Ногами «тук». Приземление было очень мягкое. Пашня оказалась хорошо вспахана, очень мягкая, она
