class="p1">И тотъ расхохотался на всю залу.
«И въ этакомъ-то мірѣ,—думала Зпнаида Алексѣевна, — я не хочу показать себя, пустить въ ходъ свою молодость, бойкость, умъ, натуру! Неужели я не занимательнѣе всѣхъ этихъ масокъ? Оттого и мужчины такъ нестерпимо пошлы и грубы, что имъ нечего стѣсняться съ такими женщинами… Сама виновата! Кто мѣшаетъ мнѣ выбрать въ этой массѣ мужчинъ двухъ трехъ, съ которыми хоть одну зиму проживу я безъ скуки и тяжести… Они мнѣ укажутъ какой-нибудь уголокъ жизни, куда мое воображеніе никогда не залетало, гдѣ мнѣ некогда будетъ тормошить себя и безъ телку волноваться… Надо только имѣть чутье и непремѣнно найдешь кого вужно..»
Она встала и пробралась въ большую залу, гдѣ было просторнѣе. На встрѣчу ей шли пары, въ разныхъ направленіяхъ пересѣкая залу и сталкиваясь одна съ другой.
«Который-же? — спрашивала себя Зинаида Алексѣевна, вглядываясь въ мужчинъ. Много было смѣющихся физіономій, розовыхъ щекъ, блистающихъ бакенбардъ, модныхъ проборовъ, круглыхъ подбородковъ, вздернутыхъ и прямыхъ носовъ; но типы всѣ давно приглядѣлись Зинаидѣ Алексѣевнѣ. Она не могла назвать поименно этихъ маска радвыхъ героевъ, но она знала ихъ и на ихъ лицахъ она не читала ни бойкаго ума, ни веселости, ни оригинальности, ни даже занимательнаго задора.
Ходить одной ей сдѣлалось неловко. Она тутъ только поняла, почему бѣлыя и розовыя шляпки Пассажа не любятъ ходить по одиночкѣ, почему имъ нужны, во что-бы то ни стало, подруги. Когда съ хожденіемъ связано выжиданіе и высматриваніе, всякая женщина ищетъ мнимую собесѣдницу, чтобы какъ-нибудь замаскировать свой томительный маневръ.
Изъ большой залы Зинаида Алексѣевна отправилась во вторую, гдѣ ее оглушила полковая музыка. Тамъ сидѣли въ разныхъ углахъ пары, занятыя разговоромъ.
«Притворяются! — думала Зинаида Алексѣевна: — имъ вовсе не такъ весело, они совсѣмъ не интересуютъ другъ друга, а только подзадориваютъ себя или говорятъ грубости».
Табачнымъ дымомъ и испареніями кухни обдало ее въ столовыхъ. Она прошла мимо нѣсколькихъ столовъ, оглядывая быстрымъ взглядомъ и масокъ и мужчинъ, усѣвшихся ужинать.
Въ саномъ концѣ столовыхъ, у выхода въ библіотеку, Зинаида Алексѣевна увидѣла двоихъ мужчинъ, сидѣвшихъ къ ней спинами. Они пили шампанское. Противъ нихъ помѣстились два женскихъ домино: одна блондинка съ взбитыми на лбу волосами, другая — брюнетка съ прилизанными. Обѣ эти женщины курили и подняли очень высоко свои маски.
— Человѣкъ! — крикнулъ одинъ изъ мужчинъ и обернулся.
Зинаида Алексѣевна вспомнила Воротилина. Она подошла къ столу и по широчайшей спинѣ и головѣ узнала въ другомъ истребителѣ шампанскаго — Саламатова.
«Говорить или пѣтъ?» промелькнуло въ ея головѣ.
— Саламатовъ! — окликнула она его, слегка измѣнивъ голосъ.
Столъ съ громомъ отодвинулся. Саламатовъ оглянулъ ее съ ногъ до головы и протянулъ лапу.
Онъ сразу не узналъ ее.
— Все за тѣмъ-же занятіемъ, — сказала ему Зинаида Алексѣевна.
— За какимъ?
— За услажденіемъ своей утробы. Одинъ изъ смертныхъ грѣховъ, которые погубятъ тебя.
— А! — крикнулъ Саламатовъ, узнавъ Зинаиду Алексѣевну, и шумно всталъ. — Садись, маска, садись; шампанскаго хочешь?
— Не хочу, — отвѣтила Зинаида Алексѣевна, но присѣла.
Оба домино нахально посмотрѣли на нее.
— Это милѣйшій человѣкъ! — указалъ на нее Саламатовъ, обращаясь къ маскамъ.
— Кто такая? — спросилъ его шопотомъ Воротилинъ.
— Угадайте!
Саламатову не хотѣлось, чтобы Воротилинъ сразу узналъ Зинаиду Алексѣевну.
— Мы сейчасъ придемъ, — протянула блондинка, поднимаясь. — Саламатовъ, ты можешь нѣжничать съ твоимъ милѣйшимъ человѣкомъ.
— Смотри-же, не надуй, адвокатъ! — крикнула подруга ея Воротилину и тоже поднялась.
— Кто эти маски? — спросила Саламатова Зинаида Алексѣевна.
— Такъ, шлюхи! — отвѣтилъ онъ.
— Зачѣмъ-же ты съ ними сидѣлъ?
— Надо-же съ кѣмъ-нибудь отпить жидкаго… А ты хороша, нечего сказать: ни слуху, ни духу, и никого не принимаешь.
— Развѣ ты былъ у меня?
— Былъ.
— Не вѣрю. Мнѣ-бы сказали.
— Ты опять, видно, обрѣтаешься въ сантиментахъ съ господиномъ Малявскимъ.
— А1 узналъ маску! — крикнулъ Вовотилинъ и сдѣлалъ ручкой Зинаидѣ Алексѣевнѣ.
Онъ показался ей, въ эту минуту, такимъ противнымъ, что опа чуіь-чуть не высунула ему языкъ.
— Я его столько-же времени не видала, сколько и тебя, — отвѣтила небрежно Зинаида Алексѣевна. — Онъ былъ какъ-разъ послѣ тебя.
— Говорилъ обо мнѣ? — спросилъ съ живостью Саламатовъ.
— Говорилъ, — протянула Зинаида Алексѣевна.
— Въ какомъ-же вкусѣ?
— Угадай!
— Что-жь мнѣ угадывать?! Ты развѣ воображаешь, что я очень интересуюсь твоимъ возлюбленнымъ…
— Не такая особа! — ввернулъ Воротилинъ, слышавшій всю фразу Саламатова.
Зинаида Алексѣевна покраснѣла подъ маской.
— Послушай, Саламатовъ, — начала она — я-бы тебѣ совѣтовала больше заботиться о твоей репутаціи первоклассной петербургской умницы.
— Что такое, что такое, — загоготалъ Саламатовъ: — нельзя-ли попроще! Повтори, пожалуйста.
— Изволь; веди себя поумнѣе. Кажется, просто?
— Да чѣмъ-же я провинился?
— Ты сердишься на Малявскаго и изъ-за него говоришь мнѣ вещи, на которыя я потому только отвѣчаю, что мнѣ хочется посбить съ тебя твоей спѣси…
— Ого! вотъ какъ грозно! Пожалуйте ручку!
— Ну, я вижу, что ты пьянъ. Прощай.
Зинаида Алексѣевна встала.
— Постой, постой! — закричалъ Саламатовъ и схватилъ ее за край капюшона: — не сердись, Бога ради! Вѣдь здѣсь маскарадъ. Зачѣмъ же быть такой накрахмаленной!.. Присядь на минуточку. Мнѣ такъ хочется поговорить съ тобой… Мы вѣдь ужь старые друзья.
— Друзья… не знаю… Дружба можетъ быть только при какой-впбудь искренности, а ты, я вижу, совершенно изолгался.
Зинаида Алексѣевна выговорила всю эту фразу особенно рѣзко и отчетливо. Она не сѣла, а только облокотилась на стулъ.
— Въ чемъ-же такъ изолгался? — спросилъ съ живостью Саламатовъ.
— Да вотъ ты сейчасъ сказалъ, что ты совсѣмъ не интересуешься Малявскимъ. Ты былъ увѣренъ, что я такъ тебѣ и повѣрю сейчасъ.
— Чего-жь тутъ не вѣрить, — вмѣшался Воротилинъ: — такая-ли особа Малявскій, чтобы имъ очень-то интересовались.
— Я не съ тобой говорю, — отрѣзала его Зинаида Алексѣевна.
Адвокатъ прикусилъ языкъ.
— Продолжай, — вымолвилъ Саламатовъ, берясь за стаканъ.
— Ты очень наивенъ, — продолжала Зинаиіа Алексѣевна: — если полагаешь, что я стану защищать Малявскаго. Тебѣ, какъ селадону, непростительно такъ долго не замѣчать, что я вовсе не смотрю на него снизу вверхъ; но мнѣ жалко за тебя… ты мельчаешь, если вообще былъ когда-нибудь очень крупенъ.
— Ого! — вскричалъ Воротилинъ и глупо расхохотался.
— Оставьте, — шепнулъ Саламатовъ, котораго начинало забирать за живое.
— Ты теперь сердишься на Малявскаго, — заговорила все тѣм-же тономъ Зинаида Алексѣевна. — Онъ, кажется, тебя очепь ловко поддѣлъ, и будетъ требовать все чаще и чаще дѣлежа… Вмѣсто того, чтобы съ этимъ помириться, ты надѣлъ на себя маску и очень неискусно. Сначала игралъ въ добродушіе, а сегодня началъ пускать, ни къ селу, ни къ городу, презрительныя фразы.
— Такъ не думаешь-ли ты, — вскричалъ Саламатовъ: — что я боюсь твоего Малявскаго?
— Во-первыхъ, онъ не мой; а во-вторыхъ имѣю честь тебѣ доложить, что ты все больше и больше себя компрометируешь…
— Да
