открыл перед Дани дверь. Она помедлила и вместо того, чтобы забраться внутрь, взглянула ему прямо в лицо. Их разделяло всего несколько сантиметров.
– Я вас смущаю? – повторила она, и он понял, что до сих пор не ответил.
– Почему вы так решили? – Ночь слизнула с ее лица все краски, так что один глаз казался серебряным, а другой черным.
– Я выгляжу совсем не так, как женщины с Короткого Винсента.
– Ох, значит, вы тоже это подметили? – Голос его прозвучал сухо. Он хотел сделать ей комплимент, но она лишь понурилась.
– Мне нравится быть с вами, Майкл. Я бы могла хоть всю ночь напролет есть за тем столиком яичницу с тостами. И была бы счастлива. А вам не терпелось оттуда уйти.
– Дани, тут дело совсем в другом.
– Неужели? – недоверчиво вскинулась она.
– Да. В этом мире – в подобных местах – нет ничего, что мне нравится. Может, за исключением тостов с джемом. Я слишком многое повидал. Я знаю всю их подноготную. Когда я бываю в таких заведениях, у меня мурашки бегут по шее и потеют ладони. Мне не по себе. Поэтому я хотел поскорее увести вас оттуда.
Она отыскала глазами его глаза, словно хотела проверить, правду ли он говорит.
– Хорошо, – прошептала она.
– Хорошо? – переспросил он.
– Да. – Но она не сдвинулась с места.
Он наклонился вперед, не позволяя себе слишком надолго задумываться, и прижал свои губы к ее губам.
– Теперь садись в машину, девочка.
От удивления она приоткрыла рот и опустила глаза, но мгновенно повиновалась ему, и он плотно закрыл за ней дверцу.
– Не делай этого, Мэлоун, – шепнул он себе. – Не делай этого.
Но все уже было сделано.
21
Мэлоун спросил, можно ли ему пойти с ними к воскресной мессе. Его вопрос обрадовал Ленку и разозлил Зузану, но Дани подметила, что Зузана все же не отказалась прокатиться до церкви в его машине и угоститься мороженым, которое он купил им на обратном пути. В тот единственный раз, когда он до этого ходил вместе с ними в церковь, Ленка с Зузаной сели между ними, и после мессы он ушел один. На этот раз, едва они вошли в храм Богоматери Лурдской и Ленка принялась подталкивать их друг к другу, а Зузана попыталась встать между ними, Мэлоун взял Дани под локоть и подвел к заполненному ряду скамеек, где оставалось всего два свободных места, на самом краю. Тетушкам пришлось сесть в паре рядов перед ними.
Мэлоун просидел всю мессу с тем же выражением безучастной сосредоточенности на лице, с которым он, казалось, реагировал на все в своей жизни: он прикрыл тяжелые веки, сцепил на коленях руки. Зато на Дани месса впервые в жизни произвела пьянящее впечатление. Вещи, которые ей никогда не казались приятными, в этот раз принесли удовольствие. Повторяя молитвы, она слышала, как он глухим голосом произносит слова вместе с ней. Склоняя голову, видела, как ее юбка касается его бедра. Вдыхая, чувствовала исходивший от него запах мыла и мятных леденцов.
Ей всегда было сложно просто сидеть на месте, ничем не занимая руки. Но теперь ей вдруг пришло в голову, что потребность все время что-то вертеть в руках вовсе не свидетельствовала о неспособности сосредоточиться. Нет, ее вечно грыз страх того, что она не успеет вовремя окончить работу или, хуже того, что работы вовсе не будет. А теперь, в церкви, под монотонное звучание проповеди отца Ковака, сидя рядом с Мэлоуном, она ощущала лишь сладкую беззаботность, лишь блаженную, звенящую пустоту в голове. Мэлоун не взял ее ладонь, не положил руку на спинку скамьи, но само его присутствие здесь было для нее утешением, успокоением.
В понедельник утром он помогал ей в морге, но потом исчез на весь день, поздно вернулся и снова исчез сразу после завтрака утром во вторник. Эти два дня он провел в Кингсбери-Ран, одетый в свои старые башмаки, рабочую блузу, комбинезон, который она ему подобрала, и клетчатую кепку, прежде принадлежавшую Эдди-Готовчику.
Дел у нее было предостаточно, она не успевала даже присесть до закрытия магазина, но все равно с тревогой ждала, когда он вечером наконец вернется домой.
– Что вы там делаете? – спросила она, сев напротив него за кухонный стол и глядя, как он вдыхает запах еды от тарелки, которую она поставила перед ним.
– Слушаю, – отвечал он. – Вы ведь занимаетесь тем же самым? – Он на миг встретился с ней глазами. – Представьте: туда является парочка детективов, с блокнотами, в начищенных до блеска ботинках. Никто не станет им ни о чем рассказывать, даже если кому-то что-то известно. Это так не работает.
– Но почему? – спросила она. – Ведь Мясник выбирает себе жертвы из обитателей трущоб. Так разве им не хочется поскорее его засадить?
– Первое правило для тех, кому хочется прижиться в местечке вроде Кингсбери-Ран – или, как ни печально, во многих других районах близ вашего дома, – не ходить в полицию. Особенно если ты не уверен в том, что собираешься рассказать. Крыс не любят. Особенно крыс из числа людей.
– Как бы мне хотелось пойти туда с вами.
– Да… вот только это вряд ли получится, – чуть улыбнувшись, ответил он.
– Я могла бы надеть на себя много слоев одежды, старую шляпу. К тому же Дани – мальчишеское имя. – Она говорила полушутя, не теряя надежды на то, что он просто пожмет плечами и не станет сопротивляться.
– Там, в трущобах, вам никто не поверит. Но если у вас завтра найдется немного времени, я бы хотел воспользоваться вашим талантом.
– Я могу освободиться в четыре. Годится?
Он кивнул.
– Кроме того… у меня появилась еще одна мысль. – Он выговаривал слова очень медленно, словно сам не знал, хочет ли их произнести. – Вы слыхали про Весенний бал в больнице Святого Алексиса?
– Майкл, эту больницу видно из наших окон, – ответила она. Конечно, она слыхала про Весенний бал, который устраивали там каждый год.
– Я попросил у Элиота два билета.
– Вы со мной шутите, Майкл Мэлоун? – ахнула она.
– Нет, Дани Флэнаган. – У него на губах заиграла самая искренняя улыбка. – Вы хотите туда пойти?
– На этом балу до сих пор бывают Рокфеллеры. Это… очень светское мероприятие.
– Как думаете, найдется у вас подходящее платье?
– Я портниха, Майкл, – ответила она с едва уловимым восточноевропейским акцентом и с высокомерным видом задрала подбородок повыше. – Конечно, у меня найдется подходящее платье.
– Вы не просто портниха, Даниела, вы – одна из Косов, – произнес он, имитируя
