на атомы.
– Нам еще нужны документы Игоря Меркунова, – Воскресенский открывает портфель, достает какие-то бумаги. – Я юрист, представляю его интересы, – покосившись на меня, откашливается нервно. – Пока что… – добавляет сдавленно и с налетом вины, но в данный момент мне на все плевать. – У меня есть доверенность и согласие, – опускает нужные листки на стол.
– Да, секундочку, я уточню у начальства, – девушка, пытаясь нам угодить, но при этом ничего не нарушить, срывается с места так резко, что бейдж подпрыгивает и едва не слетает с ее груди.
Я же продолжаю вчитываться в результаты теста, отсекая себя от окружающего мира невидимым куполом. Не слышу, что говорит мне Воскресенский, игнорирую, когда он толкает меня в плечо, пытаясь вернуть в реальность, не замечаю, как за сбежавшим за «подкреплением» медработником с грохотом закрывается дверь.
Ничего не имеет больше значения. Кроме короткого заключения экспертизы и красивых круглых цифр, которые я гипнотизирую взглядом. Снова и снова, до конца не веря.
«Подтвержденное отцовство с вероятностью 99,9%»
– Владик – мой родной сын, – с трудом произношу и сам не узнаю свой голос.
– Ха! Я был прав, – чуть ли не выкрикивает Воскресенский, и с азартом бьет кулаком по столу. Ведет себя так, будто выиграл дело всей своей жизни. – Поздравляю, – хлопает меня по спине. – Я теперь ту клинику с землей сравняю. Всех врачей пересажаю. И кругленькую сумму у них отсудим. Да все заберем, что эти рукожопы за время существования заработали, – с воодушевлением готовит план мести. – Я предлагаю начать с того, что…
– Стой, – поднимаю ладонь, жестом заставляя его замолчать. – Мне нужен результат Евы.
– И так ясно, каким он будет, – равнодушно отмахивается Константин и откидывается на спинку стула. – Если ребенок твой, то он никак не может быть ее, – режет безжалостно мою душу на части. От его слов морщусь, как от физической боли.
– Я должен убедиться, – хрипло бросаю, ослабив ворот рубашки. Хватаюсь за последнюю призрачную надежду. Но жестокий Воскресенский забирает и ее.
– Без вариантов, – цокает языком. – Вы с Ольгой прошли цикл ЭКО в той ублюдочной клинике. Двух эмбрионов ей подсадили, но, к сожалению, из-за ее проблем с вынашиванием ни один не закрепился. Оставшиеся были заморожены для следующей попытки. Через год после смерти жены тебе сказали, что их якобы утилизировали, а на самом деле использовали в цикле Меркуновых. Как и зачем – я выясню. Детали полностью беру на себя, даже не напрягайся. Главное, что ребенок твой и Ольги.
Воскресенский прав. Чертовски прав. И я неистово ненавижу его за это. А заодно и себя. Я подозревал, что так может случиться. Именно поэтому не хотел проходить тест ДНК. Именно поэтому ни слова не сказал Еве. Именно поэтому боялся, что отцовство подтвердится, ведь я и так полюбил Владика, без каких-либо бумаг.
На черта проверял? А теперь жалею, что пошел на поводу у ищейки Кости. И лихорадочно размышляю, что делать дальше.
– Что бы не показал тест, это ребенок Евы, – сдавленно рычу, готовый наброситься на лучшего друга и разорвать ему глотку за то, что он говорит. И каким тоном.
– Не дури, Тим, – он берет меня за плечи и пытается встряхнуть по-дружески, но даже на миллиметр меня сдвинуть не может. Я будто врос в стул. – Па-па-а-ша, – довольно тянет. – Получим бумаги на руки, встряхнем клинику, а потом через суд восстановим твое отцовство, – загорается, как спичка. И все его радары настраиваются на грандиозное расследование. – По поводу Евы и ее роли в жизни ТВОЕГО сына – сам решай… Скажешь мне итог, и я постараюсь устроить все так, как тебе надо.
Протягивает мне ладонь для символического рукопожатия, но я перехватываю ее и припечатываю к столу.
– Так, хватит, – бросаю отрывисто и держу зрительный контакт, чтобы Воскресенский не сомневался в моем решении. – Слушай меня внимательно. Если тест Евы будет отрицательным…
– Будет, – перебивает меня, не соображая, что играет с огнем.
– В таком случае никакого суда, – удовлетворенно наблюдаю, как его глаза лезут на лоб. Значит, услышал. – Мы замнем это дело, а от клиники потребуем только одно, – делаю паузу. – Их молчание. Пусть и дальше держат подробности в секрете. Это ведь в их интересах. Тот факт, что Игорь не отец, спишут на врачебную ошибку, они это умеют, – ухмыляюсь, скривившись от горечи. – Но о Еве ни слова! Результаты теста уничтожим. Она не должна ничего узнать.
– Не совсем понимаю, – высвободив руку, задумчиво потирает подбородок. – А как мы без суда будем доказывать твое отцовство и добиваться прав на сына?
– Никак, – отклоняюсь и отворачиваюсь к окну. – Поможешь Меркунову отказаться от Владика и развестись с Евой. После этого я попрошу ее разрешения на усыновление.
– А если она не даст согласие, мы воспользуемся твоим тестом ДНК? – цепляется за любую нить Воскресенский, лишь бы довести дело до конца, но я резко обрубаю ее.
– Нет. Если она против, то я не буду отбирать ребенка у матери, – произношу строго и серьезно.
В глубине души верю, что у нас с Евой получится создать настоящую семью. И ничто нам не помешает. Я готов пойти на все ради нас.
Но все-таки… Одинокий червячок сомнения продолжает выгрызать дыру в моей груди.
Что если Ева узнает правду? Что если я потеряю ее? Их?
Сминаю свой тест. К черту! Если придется, всю лабораторию спалю, а медикам рты заклею.
– Она не мать. А ты идиот, – разочарованно выдыхает Костя. Злится на меня и не принимает мое решение. – Между бабой и детьми всегда надо выбирать детей! Они не предадут, – тычет указательным пальцем в стол, и глухой звук ударов разносится по кабинету. – Я в свое время так и поступил – и ни секунды не пожалел, – «добивает» измученное дерево ладонью.
– У тебя была совершенно другая ситуация, – отрицательно качаю головой. – Я выбираю семью, пойми! И не сравнивай Еву со своей бывшей женой. Она другая, чистая. И не заслуживает всего этого дерьма, – крепче сжимаю в кулаке листок с результатом.
– Все они «не такие», – выплевывает ядовито. – До поры до времени. А при малейшей трудности
