опасно; я нежно обняла Агнес на прощание и собралась уходить, но вдруг в коридоре послышался звук шагов. Я оглянулась, заметила занавеску, прикрывающую большое распятие, и спряталась за ней.
Дверь открылась. Вошла аббатиса, за нею – еще четверо сестер. Они окружили кровать Агнес. Настоятельница осыпала бедняжку жестокими упреками, сказала, что та позорит всю обитель, что нужно избавить мир от такого чудовища, и велела выпить до дна содержимое кубка, который держала одна из сестер. Догадываясь, что напиток смертельно опасен, несчастная девочка попыталась воззвать к милосердию аббатисы, и ее мольбы могли бы растопить лед в сердцах прислужников дьявола. Она обещала терпеливо сносить все наказания, позор, заключение, даже пытки, если ей позволят остаться в живых – хотя бы на месяц, на неделю, на день!
Бездушную женщину это не тронуло. Она злорадно сказала, что поначалу хотела ее пощадить, и за то, что она передумала, Агнес следует благодарить вмешательство ее друзей. Аббатиса потребовала, чтобы она выпила яд, уповая не на ее милость, а на милость Всевышнего, и заявила, что через час имя Агнес будет занесено в список умерших. Тогда девушка попыталась спрыгнуть с кровати и позвать на помощь, надеясь если не спастись, то хотя бы призвать свидетелей совершаемого насилия.
Аббатиса угадала ее замысел; она грубо схватила Агнес за руку, толкнула на постель и, вытащив из-за пояса кинжал, приставила его к груди несчастной, угрожая, что, если та вздумает крикнуть или не захочет выпить яд, она сию минуту пронзит ей сердце. Агнес, уже полумертвая от страха, больше не могла сопротивляться.
Монахиня подала ей роковой кубок; настоятельница заставила ее выпить. Она подчинилась. Затем эти чудовища в женском обличье уселись вокруг кровати; они отвечали на ее стоны упреками; они прерывали саркастическими замечаниями молитву, которую она возносила о спасении своей души; они грозили ей карами небесными и вечной погибелью…
Она скончалась, с ужасом оглядываясь на прошлое, страшась будущего; ненавистницы вволю натешились ее мучениями. Как только жертва перестала дышать, настоятельница и ее сообщницы удалились.
Лишь тогда я осмелилась выйти из укрытия. Я не рискнула вмешаться, ибо понимала, что несчастную свою подругу не спасу, а сама погибну вместе с нею. Потрясение от увиденного было столь сильно, что я едва добрела до своей кельи. Уходя из кельи Агнес, я бросила взгляд на кровать, где лежало ее безжизненное тело, шепотом помолилась за улетевшую душу и поклялась отомстить за ее смерть, в полной мере воздав убийцам позор и кару.
Опасно и трудно было мне исполнить клятву. На похоронах Агнес, изнемогая от горя, я обронила несколько опрометчивых слов, которые насторожили виновную аббатису. За каждым моим шагом следили. Вокруг постоянно крутились ее шпионки. Очень нескоро удалось мне найти способ оповестить родственников несчастной девушки о том, что с нею случилось. Людям сообщили, что Агнес умерла от внезапного недуга, и этому поверили не только ее друзья в Мадриде, но даже сестры здесь, в обители. Яд не оставил следов на теле; истинную причину смерти никто не заподозрил, и она осталась неизвестна всем, кроме убийц и меня.
За все, что мною сказано, я ручаюсь своею жизнью. Повторяю: аббатиса – убийца! Она лишила жизни, а может, и небесной благодати несчастную, чей проступок был не тяжким, вполне простительным; она превысила вверенные ей полномочия и действовала как тиран, варвар и лицемер. Я также обвиняю четверых монахинь, Виоланту, Камиллу, Аликс и Мариану, в том, что они были ее сообщницами и равно виновны!
Рассказ Урсулы вызвал всеобщее негодование, и оно достигло наивысшего накала, когда она описала бесчеловечное убийство Агнес; толпа взревела так, что заключительные слова едва можно было расслышать.
Напряжение возрастало ежеминутно. Люди требовали отдать аббатису им на расправу. Дон Рамирес категорически отказался сделать это. Даже Лоренцо постарался напомнить народу, что судить и наказывать ее надлежит инквизиции. Но все увещевания были напрасны; гнев лишал людей способности разумно мыслить. Попытки Рамиреса вывести пленницу из толпы тоже были безуспешны. Куда бы он ни поворачивался, разъяренные горожане не давали ему прохода и все громче требовали отдать аббатису.
Рамирес велел своим солдатам пробиться сквозь толпу. В тесноте они не могли вытащить шпаги. Капитан пригрозил карами инквизиции, но на взбудораженную толпу это грозное имя уже не действовало.
Скорбь по сестре заставила Лоренцо возненавидеть аббатису, и все же он не мог не пожалеть женщину, попавшую в такой ужасный переплет; но, несмотря на все усилия и его, и герцога, и дона Рамиреса с отрядом, смутьяны продолжали их теснить. Они пробились сквозь заслон охраны, вытащили намеченную жертву и совершили над нею быструю и лютую расправу.
Обезумевшая от ужаса, едва соображая, что говорит, злосчастная женщина умоляла выслушать ее; твердила, что невиновна в смерти Агнес, что может все объяснить. Толпа не внимала ничему, кроме собственной варварской жажды крови. Ее не хотели слушать; ее подвергали издевательствам, оскорбляли, обзывали последними словами, швыряли в нее грязью. Безумцы перебрасывали ее из рук в руки, и каждый новый мучитель был свирепее прежнего. Они отвечали воем и бранью на пронзительные вопли о пощаде и волокли ее по улицам, топча ногами и измышляя все новые способы удовлетворить свою мстительную ярость. Наконец пущенный чьей-то меткой рукой острый камень ударил ее прямо в висок. Она упала на мостовую и спустя несколько минут простилась с неудавшейся жизнью в луже крови. Но, хотя она уже не могла ни слышать ничего, ни чувствовать, смутьяны еще долго срывали свою бессильную злобу на безжизненном теле.
У Лоренцо не было возможности предотвратить это страшное событие, и его друзья могли только с крайним ужасом наблюдать за тем, что делается; но они стряхнули с себя оцепенение, услышав, что толпа бросилась на штурм обители святой Клары. Разгоряченные горожане, уже не различая виновных и невинных, решили уничтожить всех клариссинок, не оставив и от здания камня на камне. Встревоженные, герцог и Лоренцо со слугами поспешили к обители, чтобы отстоять ее, если получится, или по меньшей мере спасти монашек от безумств толпы. Большинство сестер разбежались, но немногие все-таки укрылись в здании. Положение их было действительно опасно. Правда, они сумели запереть внутренние ворота, и Лоренцо надеялся, что сможет удержать нападающих, пока не подоспеет дон Рамирес с подмогой.
К сожалению, пытаясь увести и спасти аббатису, капитан и его люди удалились на расстояние нескольких улиц от обители и немедленно вернуться не могли. Когда они прибыли, скопление народа под стенами стало столь плотным, что доступа к воротам уже не было. Ожесточение штурмующих не
