И Ваучер пошел к Синицыной.
Акупация увидела это, и ей это не очень понравилось. Почему, узнаем позже.
Синицына, прочитав бумагу, спросила:
– А кто сомневается, что ли, что ты тут жил?
– Есть такие придурки. Ты-то не сомневаешься?
– Я еще как не сомневаюсь, – сказала Синицына со значением. Ваучер это значение уловил и чуть не рассмеялся:
– Зоя! Моя ты радость! Ты чего вспомнила?
– Сам знаешь, – сдержанно сказала Зоя Павловна.
– Да это сто лет назад было!
– Для кого сто лет, для кого вчера. Вон там, где черемуха, мы стояли. И ты говорил: Зоя, через пару месяцев вернусь и поженимся. И вернулся. Через пару лет.
– И подождала бы! Кто тебя толкал за Анатолия выходить?
– Так ты сам женился в это время, забыл?
– Разве? Это в каком году? – Ваучер припомнил и согласился. – Похоже, да. Но это же я так, я сдуру! Я развелся сразу же!
– А я знала, сдуру или не сдуру? Нет, я не жалею. Анатолий замечательный человек оказался. А дети вообще как в сказке, прямо не нарадуюсь. Обои с высшим образованием, посты занимают. Всё время к себе зовут.
– Чего ж не едешь? Только не говори, что меня ждала!
– Не скажу. Совестно уже в мои годы кого-то ждать. А то вон Липкина ждала, ждала – и дождалась неизвестно кого. Проходимец какой-то оказался.
– Может, и я проходимец? – озлился Ваучер. – Ладно, Зой, хватит уже про эти дела! Подпиши – и всё тут.
Зоя Павловна положила бумажку на стол, сняла очки и сказала так, будто ее начали просить еще год назад, а она уже сто раз отказывала и вот теперь отказывает сто первый.
– Не подпишу.
– Почему это?
– А потому. Лучше бы уж тебя в самом деле никогда не было. Испортил ты мне жизнь, Боря.
– Но я же был! Не дури, Зой, пожалуйста, подписывай!
– Не подпишу! Из принципа не подпишу! Ты мне столько зла принес, я тебе хоть немножко отомщу! Я, Борис Петрович, для вашего сведения, женщина, а женщина мужчин не должна прощать. Чтобы они не обесстыдились окончательно.
– Так, значит?
– Значит, так.
Поняв, что толку от Синицыной не добиться, Ваучер не побоялся ее обидеть:
– Мелкая ты женщина, вот что я тебе скажу! – заявил он.
– Сам ты мелкий человек! – тут же ответила Зоя Павловна. – Это мне и обидно: что любила мелкого человека!
– Ну, это только твое личное мнение! Остальные считают по-другому, остальные мне цену знают! – похвалился Ваучер.
– Да? А чего же не подписал никто?
– А потому! Потому что я к тебе первой пришел! А ты злыдня оказалась! Нет, правильно я на тебе не женился. Заела бы мою жизнь, я бы давно уже в гробу лежал из-за твоего характера! Да и не собирался я на тебе жениться, между прочим! Так, трепался, лишь бы уговорить в кустах поваляться. А ты поверила. И даже не поверила, а просто нравилось в кустах валяться! Со мной одним, что ли? Да никогда не поверю!
– Что?!
Синицына поднялась, рука ее непроизвольно шарила по столу, который был пуст и чист вследствие ее любви к порядку.
Ваучер понял, что хватил через край. Хотел придумать что-нибудь успокоительно-извинительное, но в этот момент зашла Акупация.
Ваучер сунул свою бумагу в карман, Акупация это, конечно, заметила, но на самого Ваучера при этом как бы даже не обратила внимания.
– Зой, у тебя сепаратор работает? – спросила она.
– Нету его у меня!
– Жаль.
Акупация помялась и вышла. Но далеко от дома не удалялась, ждала на улице.
9
Акупация ждала на улице и дождалась: вскоре вышел Ваучер.
– С какой это ты бумажкой ходишь? – спросила она.
– Да так... Документ...
Ваучер неохотно достал бумагу и показал Акупации.
Она вглядывалась, не могла прочесть.
– Мелко для меня. Чего это?
– Свидетельство, что я проживал в Анисовке.
– Делов-то! Давай подпишу, если тебе надо.
– Потом, – Ваучер забрал у нее листок.
– Почему потом-то?
Ваучер был раздражен предыдущим разговором, поэтому отыгрался на Акупации без стеснения:
– Потому. Все знают, что ты... Не обижайся, но эта самая... Репутация у тебя.
У Акупации задрожали губы:
– Ты не заговаривайся! Что это такое, все походя обижают с утра! – Она вытерла глаза. – Никакой у меня репутации нет!
– Есть. Что ты маленько... ну, с легкой придурью, что ли... Не могу я с тебя серьезный документ начать.
– Сам ты с легкой придурью! А то и с тяжелой! Хотела добро тебе сделать – обойдешься теперь! Как был с молодости грубиян бессовестный, так и остался!
И Акупация ушла от Ваучера, обиженная донельзя.
Синицына наблюдала за этой сценой из окна и была довольна тем, как она кончилась. Потом, подождав, пока Ваучер скроется, она пошла по селу, заходя ко всем подряд. О чем она там говорила, узнаем чуть позже. Хотела было зайти и к Дуганову, но тут Ваучер ее опередил.
– Жалко, – пробормотала она. – Этот может подмахнуть с дури.
Но Дуганов оказался не такой человек, чтобы с дури подмахивать. Наоборот, рассмотрев документ через лупу, которой пользовался вместо очков (все очки для него стали слабоваты), он сказал:
– Неправильно составлено. Надо по форме. А у тебя даже даты нет. Потом слева – фамилия, имя, отчество, разборчиво, а справа – сама подпись. Потом – в какой период? Подтверждаем проживание, а когда?
– Вообще. Как факт.
– Каждый факт имеет свое время. Революция была в семнадцатом году, война началась в сорок первом, и так далее.
Ваучер возмутился:
– Ты еще татаро-монгольское иго вспомни! Я про себя спрашиваю, а не про войну или революцию!
– Так еще трудней! Война-то, все помнят, когда была, а ты когда тут был, я не помню. Если бы написать: Трошин жил здесь в период с такого-то по такой-то год, а потом с такого-то по такой-то, это бы я запросто. А наугад я не могу. Всё-таки документ, ответственное дело.
– Хрен с тобой, можешь от себя лично сделать приписку: жил, но не помню когда.
Дуганов на это пойти не мог:
– Не положено. Документ-то общий! Как я буду на нем свои примечания делать?
– Хорошо, напиши от себя лично отдельную бумагу! – придумал Ваучер.
– Ладно.
– Чего ладно? Пиши!
– Так я вспомнить сначала должен, когда ты тут был, а когда не был! Ты не бойся, я вспомню. Я записи кое-какие вел про жизнь. Вечером заходи.
