пришлось прочесать чуть ли не каждый куст. А в Драконьем доле им, мечтавшим закончить осмотр поместья за пару часов, пришлось два дня осматривать окрестности. Недовольные, но все же бдительные, они бродили по первому снегу.
Буря намела сугробы, но тут же пришло тепло и превратило все пути в кашу из земли и прелых листьев.
Маргарет уговаривала посидеть дома, но на следующий же день Анна отправилась к каменоломне, как к месту силы.
С Оррой.
С гиенами.
По пути сказала орчихе, что оплатит выкуп — нечего ждать. Свобода нужна уже сегодня… Ну, или в ближайшее возможное время.
Орра смутилась и попыталась отказаться, но Анна была непреклонна.
Потом орчиха услышала кого-то в лесу и пошла проверить, а Анна поднялась на высокий выступ берега. Села прямо над раскрывшейся бездной. Река внизу была особенно темна и неуемна. Она изо всех сил противилась подступившей зиме, не желая одеваться в лед. Орра сказала, что иную зиму Великая и вовсе не замерзает. Вот такая вот река. Своевольная.
Вихры волн сердито бились о берег, швырялись серой пеной.
Анна огладила круглый, обласканный штормами бок валуна. Тут известняк. Как родной стал. Этот белый камень, что когда-то был древним морем, искрапленный остатками давно ушедшей жизни, врос в ее жизнь так же крепко, как вцепился он своей скрытой частью в этот берег…
Море…
А где-то есть и дракон. Не дракон, вернее, а как говорил Райве — несколько иное существо. Если его кости сохранились и в этом мире, и если великие маги-исследователи придумали, как заменить ими отсутствующую плоть настоящего дракона, то…
Прабабушка, верно, в это верила. И искала до конца. Жаль, что ничего не нашла.
Ведь не нашла же?
Анна вздохнула. Ей не был нужен дракон. Ей хотелось покоя. Покоя и достатка в этом мрачном одиноком краю. В этих неприветливых лесах, в темных пещерах на суровых берегах несговорчивой реки.
Говорят, у каждого свой рай, и ее рай был таким. Грозным и таинственным. Отгороженным от всех. Суровым. Неприветливым.
Но родилась заново она именно здесь! Прикипела душой к этому месту…
Маргарет и Кайл уговаривали ее переехать в Ромашковую усадьбу. Особенно Кайл! Наверное, потому что сам еле ходил и думал, что увечной женщине следует жить в лучших условиях. На курорте, наполненном солнцем и фруктами.
— Разве ты не хотела сама туда переехать? — спросила Анна у Маргарет. — Ты грезила Ромашкой?
— Но это твое приданое, — пожала плечами младшая. — А я буду приезжать к тебе в гости на отдых. Все же не хочется совсем покидать столицу. Там столько перспектив.
— А Драконий дол?
— Продай.
— А люди в деревне? А…
— Сколько их, тех людей-то? Возьми их с собой в качестве прислуги. На юге принято держать много слуг. Построишь им дома — новую деревню, придумаешь работу. Пусть розы растят для отдыхающих или пироги выпекают. Именная пекарня, Ани! Сейчас это модно. Или кондитерскую… И орчиху свою заберешь. Там, на юге, к ним как-то спокойнее относятся. Орчиха-охранница у тебя будет. Экзотика! Китч! Гиен будешь на поводках выгуливать утром по набережной. Ошейники им с камнями и вышивкой купишь. Ах, какая там набережная, Ани!
Набережная…
Вспомнились Гагры и отдых с супругом. Анне дали на работе путевку, когда она еще в статуправлении работала… Где только ни потрудилась за жизнь. В девяностые торговала на рынке, как многие, кто выжить хотел. Клетчатые сумки, ларьки-палатки, поясные холщовые барсетки, набитые купюрами. И зимний холод. Ноги в валенках, в толстых рейтузах, в скидах, в охотничьих сапогах…
И все равно промерзало…
Непреодолимая вечная зима.
Все в прошлом. А в настоящем — Драконий дол. И не нужны уже никакие Гагры…
И Ромашки.
Ее место здесь.
Ее счастье здесь.
Ее жизнь.
Ее набережная.
Анна вплелась взглядом в изгибы тропы. В гриву леса над кручей. В испятнанное мутной зеленью елей марево противоположного берега.
Наверху, в кустах бузины, нависших над тропой, кто-то шевельнулся.
Анна вскинула голову, ожидая увидеть там спорящих соек или излишне любопытную лису. Или кого-то из гиен…
Но их не было.
Что-то хищно блеснуло в переплетении ветвей. Острый металл отразил серый свет зимнего дня, и тетива хлестнула воздух с едким звуком.
Короткий свист, и Анну толкнуло в грудь. И разошлось по лифу повседневного платья темное кровавое пятно.
Нет…
Она не ощутила боли, не успела ничего сообразить, лишь огонь растекся по венам, и в ушах зазвенело. По рукам и ногам хлестнул холод. Время будто остановилось.
— Госпожа! Бегите! Прячьтесь под землей!
Крик Орры был далек и тих, или так только казалось. Все вокруг стремительно зарастало белесым туманом, и взгляд Анны гас…
— Нет… — шепнула она непослушными губами. — Я не хочу…
Попыталась сделать шаг, но тело не послушалось. Ее занесло и бросило к краю кручи, как пьяную.
— Госпожа-а-а!
Послышался звон оружия, и снова туго щелкнула тетива. Пронзительно закричала гиена, и оглушительная тишина, навалившаяся резко и стремительно, затмила все звуки.
Анна сделала еще один неловкий шаг и сорвалась с берега в воду.
Холод вмиг отрезвил. Вернулись звуки и боль. Грудь прожгло каленым железом. Намокший подол тяжело потянул вниз. Тьма окутала, потащила от берега.
Больно!
Дышать и двигаться было больно, но Анна пыталась как-то шевелиться, чтобы не утонуть. Чтобы выжить, как бы безнадежно это ни звучало.
Над гребешками злых волн дергалась полоска дальнего берега, и что-то светлое появилось на ней, вырвалось из фона темных деревьев…
Анна изо всех сил гребла руками и ногами, спутанными подолом. Обувь мешала, рукава тянули вниз, и кровь утекала в ненасытную воду Великой, но плыть все равно было нужно. Хоть как-то…
Плыть!
По воде хлестнула новая стрела.
И тут же ответом пришла с того берега другая. Меткая. Хищная. Выхватила стрелка за Анниной спиной и стащила с кручи в воду.
На том берегу был Райве, и он пытался помочь.
— Плывите, госпожа! Плывите к нему! — крикнула издали Орра.
«Я плыву… Я стараюсь, как могу…» — мысленно ответила ей Анна, понимая, что переплыть Великую зимой она бы и при лучшем раскладе, наверное, не смогла бы, не то что…
В нее снова выстрелили. Стрела плеснула, ударилась о протез и запуталась в платье.
И Райве тоже выстрелил в ответ. Анна не видела, не слышала — просто знала, что он снова попал.
Седьмое чувство…
Волна ударила в лицо, забила нос и глотку холодной пеной. Течение потянуло вниз, и Анна
