и унижение слабых. Холодная жестокость тех, кто оказался сильнее. Презрение к тем, кто не может тебе ответить.
Умных и слабых втопчут в кровавую кашу под ногами. Умных и сильных прирежут во сне. А честных и благородных сожрут подлость и предательство. Самоуважение женщин, весёлый смех детей и ворчание стариков исчезнут, сменившись правом сильного и властью подлеца…
И можно будет забыть о восстановлении цивилизации. Наши дети родятся среди голодных племён кроманьонцев, закутанных в шкуры и кочующих по этому опасному миру в поисках добычи.
Пройдут десятки тысяч лет, прежде чем люди снова выстрадают свой первый закон. Закон, который ограничит нашу жестокость. Закон, который снова приоткроет дверцу к цивилизации и развитию. Это потом появятся первые философы, это потом защёлкают счёты первых математиков… Это потом закон позволит надменным физикам поучать всех вокруг, а зазнавшимся гуманитариям смеяться над обществом… Потом…
А сначала воцарится право силы. И каждый умник познает мрак отчаяния и боль поражения. Каждый слабак погрузится на самое дно никчёмности. А каждый силач узнает, какова на вкус подлость.
Я вдруг понял, что мы, люди — всего через шестьдесят дней, после того как оказались одни на незнакомой планете — остановились на краю. Дальше — только мрак дикости и холод ненависти. И не Витя сделает этот шаг…
Его сделают такие, как Павел и Аня. Сделают, смеясь над слабостью поверженных врагов, глумливо издеваясь над теми, кого победили, презрительно попинывая тех, кто остался без оружия. То, чем Витя сознательно пугал пленников, ломая их волю к сопротивлению — именно это Паши с Анями внесут в нашу жизнь. В своей глупости и эгоизме они откроют настоящий ящик Пандоры.
А потом волна, порождённая этим открытием, сожрёт и Аню с Павлом. Потому что те окажутся слишком слабыми, чтобы сопротивляться.
А Витя… Он умудрился вложить двум идиотам в головы одну простую мысль. Именно Алтарное, именно такие центры силы пока не дают людям переступить последнюю черту. И сделать шаг, после которого вся история начнётся заново.
Правда, лишь после очень долгой перезагрузки.
Глава 22. Определённо, теперь политико-криминальная
Дневник Листова И.А.
День шестьдесят первый. Выговор с объяснением…
— Так, красавчики… А теперь рассказывайте, что вы с девочкой сделали?! Вот прямо тут! — мэр нахмурился, глаза его метали молнии, а из ноздрей разве что пар не вырывался.
Но Кукушкин — это Кукушкин. Даже готовясь обрушить на нас с Витей громы и молнии, он придумал дурацкую легенду про инспекцию Большого Алтаря на скале. А чтобы никто не мешал, обеспечил полное исчезновение из окрестностей всех, у кого вообще есть уши.
— Вот те крест, Иваныч! Пальцем не тронули! — тут же ответил Витя. И даже крест предоставил.
Мэр перевёл суровый взгляд на меня. А я, поскольку крест дать толком не мог, по причине своей слабой веры (никто бы мне, обалдую, не поверил!), а зуб давать боялся (заберут быстрее, чем поймут свою ошибку!), решил отделаться почти правдой:
— Только красноречие, убедительные аргументы и море обаяния!
— Извини, Вано, а штаны она обосрала по какой из-за этих причин? Надеюсь, не из-за твоего моря обаяния? — чуть спокойнее спросил мэр. — А то смотри: как улыбнёшься, так и дам сразу в морду! Мне штаны пачкать нельзя, несолидно!
— А штаны от недержания! — сразу вступился Витя. — Не удержалась!..
— Вы мужики, вообще, это… Совесть поимейте! Молодая девка, а трясётся, как старая бабушка… — с укором заметил Дмитрий Иванович. — Не знаю, чем вы её там обаяли, но вы бы поосторожнее как-то…
— Тут, Иваныч, надо было! — заметил Витя. — Того-этого… Обаять!
— Ну-ну… Давайте уже… Рассказывайте! — решил мэр. — Каким боком вы её в воровки успели записать?
Я решил помолчать, давая более опытному Вите возможность правильно преподнести информацию. А заодно и донести интересные новости до начальства.
— Она уже пошла в отказ? — первым делом спросил тот.
— Ну само собой! Говорит, гуляла по горам, никого не трогала, а тут налетели на неё какие-то тени, руки связали, расправой угрожали… Ну так-то все наши понимают, что брехня. Но требуют крови… — отозвался мэр.
— Иваныч, самое интересное заключается в том, что гуляла она по горам именно там, где гниющие головы валяются, — ответил Витя. — И одно гниющее тело. Причём, гуляла с двумя своими приятелями. И зачем-то им во время прогулки захотелось голову с постамента спихнуть и кучу камней разрыть… А затем вытащить оттуда, как думаешь, что?
— Вот лядина! — хмыкнул Дмитрий Иванович, а потом добавил: — И два тридвараса… Третий-то где?
— Со звездой во лбу остался в горах лежать… Это некий Данила из группы Баринова, — просветил его Витя.
— Чем он вам так не угодил? — удивился мэр.
— Тем, что зачем-то винтовочные патроны прикупил! Заметь, ещё перед прогулкой… И Борю моего подранил, кстати! — пояснил силовик. — Вот такие у нас, оказывается, гулёны водятся. Как пойдут гулять — так сразу до гор. С рюкзаком и патронами.
— Так… Дай-ка догадаюсь! А наводчиком у них была какая-то симпатичная извращенка, которая от мужского обаяния враз под себя ходить начинает? — догадался мэр.
— Она! — печально подтвердил Витя.
— Так… Значит, Синицына наш разговор подслушала… — кивнул мэр. — И, похоже, далеко не первый, раз из контекста догадалась, где стволы искать.
— Иваныч, ты меня извини, я прямо скажу! — заявил Витя. — Она, мне кажется, со стенками навеса мэрии ушами срослась. Эта сука знает то, чего я не знаю!
— Это что ты такое не знаешь-то?! — удивился Дмитрий Иванович, похоже, старательно пытаясь вспомнить.
— А то, что на меня Клоун жаловался! — ответил силовик. — Три раза!
— А-а-а… Ну да, — кивнул мэр. — Приходил этот ущербный, было дело… Жаловался.
И тут глаза Кукушкина раскрылись особенно широко… А потом он с нехорошим прищуром уставился на нас.
— Да, про Светлану Сергеевну она тоже… Но мы уже забыли, начисто! — сразу сообщил ему Витя.
— Что забыли? — я сделал придурковато-радостное лицо, совсем как учил когда-то Дунай.
— Вот-вот! — кивнул мэр, а потом как-то сразу выдохнул, уменьшившись примерно на треть. — Ну что за люди, а?..
— Ты, Иваныч, подожди! Это бы она нам и так рассказала!.. — не унимался Витя.
Впрочем, я его понимал. После того,
