кисет с табачком, то каравай, уходя же с охоты благодарил за добычу. Лишнего никогда не брал, зверя зря не стрелял, не портил. А ведь нынче как? Жадность в людях, алчность и злоба. Всё надо получше заиметь, чем у соседа, побогаче, чем у брата, переплюнуть других. Эх-х-х…
– А внучка ейная Тамарка всегда хохотала над нашими обычаями, и вот однажды сказала она местным ребятишкам, что на спор в тайгу пойдёт и докажет, что нет никаких духов. Отговаривали её друзья, уговаривали, да где там, упрямая была, что твой баран. Сказала, что нынче же вечером уйдёт в тайгу и там переночует. И ведь ушла.
– И пропала?
– Нет, – помотал дед головой, – Вернулась. Да только не такой, какой ушла. Не смеялась больше, не шутила. И меняться стала. Кожа почернела, глаза стали, как у зверя. Люди боялись из домов выходить, говорили, что Тамарку духи наказали, забрали её душу, и пустая она теперь, бродит по земле одна оболочка, ждёт своего смертного часа. А однажды пропала Тамарка. И никто её больше не видел с той поры. Только никто о том не горевал, кроме бабки самой. Боялись люди, что из-за Тамарки на всю деревню гнев духов падёт. Говорили, что ушла она в тайгу жить, потому что не могла уже с людьми рядом находиться, ведь она уже и не человеком была-то. Так то, сынки, так то…
Я ничего не стал говорить при деде Прокопии. А улучив минутку, отозвал Славку и всё ему рассказал. Тот был потрясён.
– Уходить нам надо с деревни поскорее, – сказал я, – Вдруг сегодняшней ночью внучка решит нами полакомиться?
– Что же ты деду ничего не сказал?
– Да не знаю, а вдруг они потом бабку Дуню убьют?
– Надо всё же рассказать, я думаю, да и как мы отсюда вот так уедем? Автобус только из села ходит, да и то до его приезда ещё два дня ждать.
– Я готов хоть пешком идти, но в том доме больше не останусь, – сказал я.
Мы всё же рассказали обо всём деду Прокопию, тот побледнел и сказал нам поворачивать к деревне. Вернувшись, мы незаметно собрали вещи, и пока бабка возилась в огороде, быстро вышли из избы. Дед Прокопий договорился с соседом, у того лошадка была, и тот отвёз нас до другого, дальнего, села, из которого автобус в город шёл уже наутро, мы переночевали, а наутро распрощались с провожатым и сели в автобус, а мужичок поехал в деревню, домой.
Не знаю, что там было дальше, чем закончилась вся эта история, но с той поры я навсегда запомнил, что нельзя смеяться над миром духов, независимо от того, веришь ли ты в него или нет. А ещё мне никогда не забыть этого изъеденного червями тела и жёлтых звериных глаз в тусклом свете керосиновой лампы в пристрое деревенского дома у тайги….
Преемница ведьмы
Ведьма сидела на берегу реки и ждала. Кого, этого она не могла сказать наверняка, но точно знала одно – сегодня этот кто-то непременно должен прийти. Нынче ночью видела она сон.
Ведьма была очень стара, так стара, что и сама не помнила сколько вёсен встретила она уже на этой земле. Лицо её, испещрённое паутиной глубоких коричневых морщин, было иссохшим и суровым, плотно сжатые, сухие губы, казалось уже были мёртвыми и навеки смолкшими, однако впавшие блёклые глаза смотрели мудро и глубоко. Они одни и жили на этом древнем лице, в них была вся жизнь.
Ведьма устала. Она прожила много лет, повидала всякого на своём веку, переняв от своей прабабки знания, что шли из глубины веков. То, что умела ведьма не многим из колдуний было по силам. Подвластны ей были природные стихии и человеческие судьбы, которыми играла она словно колодой карт. И вот закончился их род. Ведьма была единственной дочерью своих родителей и седьмым поколением ведьм. На ней прекратился цикл, отмеренный иными силами.
Так должно быть. Ведьмы существуют семь поколений, затем цепочка должна оборваться. Но это не означало, что это – конец. Нет. Дар можно передать. Пусть и не близкому по крови человеку. Её предшественницам было проще. Умирая, они передавали знания своей дочери. Так и шла цепочка. У ведьмы же не было никого. Слишком силён был её дар, чтобы обзаводиться семьёй. И потому у неё было два выхода – либо перенести дар в чёрную собаку, чтобы хоть как-то облегчить свои предсмертные муки, либо передать его той, что будет использовать и продолжать его развивать.
Ведьма ждала. Нынче ночью приснился ей сон, что сегодня придёт та, кто нужна ей. И ведьма проснулась в великом волнении. Очень многое было ей под силу, но вот знать КТО станет преемницей – нет. Она должна почувствовать её, предугадать, унюхать, взять след. И лишь солнце окрасило небо кровавым рассветом, ведьма вышла из своей ветхой избы, и пошла на высокий берег реки. Она будет ждать здесь. Вот на этом широком, тёмном от времени пне, покрытом мхом. Она не может пропустить избранницу, ведь она так желает долгожданной смерти. Хотя та и не принесёт покоя. Ведьма это знала. Но дряхлое тело осточертело ей, немощность давила на её гордый и сильный нрав. Но молодость не могла быть вечной, сколько бы новорождённых она не сгубила, из скольких не забрала бы жизнь. Время пришло. Лимит исчерпан. Пора.
Ведьма жила вдали от людей. Но те, кто нуждался в её помощи, умели найти дорогу к её избушке. О, как много их было за всю её жизнь! Вереницы страждущих, тех, кто искал любви, отмщения, дитя, красоты и молодости, здоровья, власти, денег, величия… Каждый из них хотел что-то своё. И она давала им это. За плату, разумеется. О, она быть может и не была столь строга, и многое могла бы сделать за просто так, но её помощники, те, кто исполняли её приказы, требовали платы. Требовали мзды за свершённое. Порой плата была куда страшнее и выше, чем полученное. Ведьма всегда предупреждала об этом. Но глупые люди настолько одержимы были жаждой исполнения своих прихотей любой ценой, что шли на всё, становясь глухими и слепыми к советам.
День клонился к завершению. Уже миновал жаркий полдень, когда на берегу, среди густого клевера перестали жужжать толстые мохнатые шмели и пчёлы, лакомящиеся нектаром, уснув в чашечках цветов, когда лес затих в полуденной неге и марево накрыло землю, когда воздух дрожал и переливался, а птицы лениво чирикали в тени деревьев, когда широкая полноводная река, что текла внизу, замедлила свой ход, а ведьма всё сидела на пне, словно не чувствуя ни жары, ни зноя, ни жажды, ни голода. Вот уже спал зной, и солнце перекатилось на вторую половину небосвода, а на другой его стороне появился бледный серп полумесяца.
– Новолуние, – подумала ведьма, – Хорошо начинать что-то новое.
Она усмехнулась, и вновь вгляделась подслеповатыми глазами вдаль. В ту сторону, где было человеческое жильё. Да, сюда никто не приходит просто так, только по надобности, и вряд ли кто-то забредёт сюда незнаючи. Но был сон. И ведьма знала, что преемница придёт. Надо лишь набраться терпения. Но когда же, когда? День клонился к завершению. Ведьма начала волноваться – неужто ослабел её дар? Неужто стала сдавать и сон её был пустой?
Но нет! Она вдруг услышала шелест высокой травы где-то вдали. Там, за высокими тёмными елями, кто-то шёл быстрым, стремительным шагом. Ведьма вся обратилась в слух, который был у неё острее, чем у зверя. Точно – шаги! Ещё очень далеко. Но они точно идут сюда. Ведьма распрямила спину и замерла – идёт молодая девушка, лет восемнадцати не больше того. Она светловолосая и зеленоглазая. Невысокого роста, стройная и лёгкая – летит и травы под нею не гнутся, расступаются. Хорошая будет ведьма. А на сердце-то у неё тяжело,
