всё правда?
– Яшка, что делать? Помощь нужна, в деревню надо!
– До деревни мы сейчас не дойдём уже, – ответил тот, – Не поспеем.
Василий схватился за голову.
– Не бойся, сынок, всё сможем с Божьей помощью, – утешил его Яшка и подошёл к Екатерине.
– Что, матушка, готова ли? Скоро увидишь дитятко своё. Потерпи уж немного.
– Пропадём, – думал Василий, склонившийся над лицом жены и целовавший её горячий, покрытый испариной лоб, – Все пропадём. И Яшка, и я, и Катя, и ребёнок.
От жалости к неродившемуся ещё дитю, Василий заплакал.
А Катя кричала с надрывом, разрывая криком буран, засыпавший поле и лес.
***
Ранним утром, когда едва забрезжили первые розовые полосы на востоке, ко двору Ефросиньи прибежала взмыленная лошадь с оборванной сбруей. Ефросинья выглянула в окно и ахнула, выбежала, как была босиком ко двору, и упав в снег, заголосила. На её крики сбежались соседи.
– Васькина лошадь, Васькина, – твердила Ефросинья, – Беда случилась, бабоньки, беда-а – а!
Тут же мужики запрягли своих лошадей и поехали по занесённой за ночь дороге, уходящей из деревни. Через час они вернулись, везя на санях Екатерину, прижимающую к груди под платьем младенца, Василия, бледного, с перевязанной ногой, и ещё кого-то, накрытого с лицом рогожей. Когда все сбежались к саням и подняли рогожу, то увидели седые волосы, впалую грудь с деревянным крестом на шее и васильковые глаза, глядящие в небо, но уже не видевшие мир земной. Это был Яшка.
– Маменька, – обняла свекровь со слезами Катерина, – Он нас спас, дитя моё всю ночь у себя на груди держал, грел, под утро мне передал, и армячком своим меня укрыл как я не отказывалась. А сам всё улыбался. А как рассвело, то увидели мы мужиков на санях, а Яшка не дышал уже.
Все плакали. Побежали за повитухой, чтобы младенца да мать обиходить, повели их скорее в избу. В город за тестем да лекарем послали. И каждый по очереди подходил к саням и кланялся лежащему на них человеку…
Яшку проводили в последний путь на деревенском тихом погосте. Поставили деревянный крест. Весной раньше всех зацветают на его могилке жёлтые цветы мать-и-мачехи, распускаются ландыши, а летом расцветают синие, как небо, васильки.
Этим летом приезжали на могилку мужчина и женщина на сносях, с маленьким мальчиком, годов трёх. Он положил на могилку букет полевых цветов, все постояли, перекрестились, прочитали молитву и, поклонившись, пошли назад. Только мальчонка замешкался у холмика, махая ручкой кому-то невидимому и улыбаясь во весь рот.
– Идём, Яшка! – позвал отец и мальчонка побежал по неширокой тропинке, поросшей травой и цветами, вслед за родителями.
