о своей утрате, было ужасно не иметь никаких успокоительных подробностей. Приводит в ужас то, что она была одинока, без утешения в свои последние моменты, ей было не с ком поговорить, передать свою последнюю волю. Чудовища из преисподней! Нет, без мести мое сердце никогда не будет удовлетворено».
При этом фон Ферзен всячески поносил французов, называя их не иначе как «злодеями», «безумными», «бешеными», «людоедами», управляющими «сей прогнившей нацией без нравов, без энергии, созданной для рабства и каковой можно управлять лишь железным скипетром…».
Впоследствии он писал:
«… боль вместо того, чтобы ослабеть, усиливается по мере того, как уменьшаются потрясение и изумление».
Рухнула также вся карьера фон Ферзена, который рассчитывал после поражения якобинской Революции либо стать послом Швеции во Франции, либо привилегированным советником при Марии-Антуанетте. Это вылилось в горькую фразу:
«За 18 месяцев я потерял трех монархов, моих защитников, моих благодетелей и моих друзей».
Печальным признанием звучат его слова:
«Иногда я проклинаю тот момент, когда выехал из Швеции, когда я познал нечто другое, нежели наши скалы и сосны, правда, тогда я не испытал бы столько радостей, но я очень дорого оплатил их на сей момент, и я бы избежал страданий…».
Его мир, мир монархиста до мозга костей, рухнул. Он чувствовал себя в нем как рыба в воде, но теперь там не было места для него. К тому же его материальное положение было весьма тяжелым, хотя фон Ферзен привык жить в любых обстоятельствах. Тогда же он начал собирать реликвии, связанные с этим периодом его жизни, в частности, был очень тронут, когда друзья прислали ему из Швейцарии два «очень схожих» портрета Марии-Антуанетты.
24 апреля 1794 года в Швеции скончался его отец, и фон Ферзен стал обладателем огромного состояния. Но прежде чем возвратиться на родину, он вновь попытался добиться от австрийской стороны возмещения расходов всем участникам подготовки побега королевской семьи в Варенн. Его переговоры с де Мерси-Аржанто по поводу письма, который подписала королевская чета перед побегом, не прекращались:
«Мы просим графа де Мерси передать графу фон Ферзену все деньги, имеющиеся у нас, почти полтора миллиона ливров, и просим графа фон Ферзена принять их как горячее свидетельство нашей признательности и возмещения всего того, что он потерял».
Граф де Мерси передал деньги и имущество эрцгерцогине Марии-Кристине, сестре Марии-Антуанетте, наместнице в Австрийских Нидерландах, та, в свою очередь, отправила их племяннику, императору Францу II. Фон Ферзену предстояло долгие годы бороться за эти деньги не для себя, но для мадам Штегельман и Корф, которые в весьма стесненных обстоятельствах проживали в эмиграции в Бремене, а также для Элеоноры Салливан. Перед отъездом в Швецию фон Ферзен передал Элеоноре все свои серебряные столовые приборы и посуду, купленные им у епископа Памье и хранившиеся в Лондоне. Помимо этого Аксель нотариально оформил для нее пожизненную ренту в 24 тысячи ливров в год, выставив в качестве обеспечения свое имущество.
Он возвратился в Швецию, где каждый год поминал дорогих ему особ 21 января (день казни Людовика ХVI), 29 марта (день смерти Густава III), 20 июня (побег в Варенн) и 16 октября (казнь Марии-Антуанетты).
«Сей день был памятным и ужасным для меня, тот день, когда я потерял особу, любившую меня больше всего на свете и действительно любившую меня. […] я ощущаю, что все мои чувства к Элеоноре не могут заставить меня забыть то, что я потерял».
После шести лет отсутствия в Швеции фон Ферзен чувствовал себя там чужим.
«Мне трудно заставить себя приноровиться к нашим манерам и нашей незначительности, попутешествовавшие шведы не должны оставаться слишком долго за пределами страны, сие есть несчастье для них».
Постепенно он приобрел вкус к управлению своими поместьями и даже стал сожалеть о том, что слишком много путешествовал. Его сестра Софи овдовела и соединилась со своим любовником бароном Таубе, но фон Ферзен по-прежнему отрицал супружескую жизнь, считая ее чем-то вроде тюремного заключения. Когда он наконец появился при дворе, то стал там своеобразным центром внимания, особенно среди женщин.
«Помимо того, что немногие мне нравились по сравнению с Элеонорой и были чрезмерно полными, я испытывал нечто вроде гордости, что не ухаживал ни за одной. Я испытывал слишком большую печать для сего».
Говорили, что после гибели Марии-Антуанетты улыбка более не появлялась на его лице. За ним вновь установилась репутация высокомерного и холодного человека. К тому были основания, поскольку в 1795 году Швеция признала Французскую республику; он же до самой смерти ненавидел Сталя, бывшего посла в Париже, который проникся республиканскими идеями.
Когда состоялся обмен Мадам Руаяль на плененных комиссаров Конвента, фон Ферзен выехал в Вену, дабы попытаться выбить у австрияков деньги покойной королевской четы не для себя, а для потратившихся участников Вареннского заговора. Его мучили дурные предчувствия:
«Я хотел бы преуспеть в моих хлопотах, но мне претит роль просителя».
Он пробыл в Вене до июня, но не добился и тени успеха. Император Франц сослался на то, что деньги принадлежат Мадам Руаяль, временным опекуном которой он является, но та сможет распоряжаться ими лишь по достижении ею возраста 18 лет. Далее принцесса перейдет под опеку графа Прованского, теперь Людовика ХVIII. Фон Ферзен попытался встретиться с ней, но к «сироте Тампля» практически никого не допускали. Вена кишела французскими эмигрантами из среды высшей придворной знати, которых она считала виновными в смерти родителей. Фон Ферзену удалось
