Он остановился и слез с лошади.
Ее горло пересохло.
— Король зимы, — сказала Вася.
Он окинул ее взглядом. Он не смотрел на Медведя, но от этого складывалось сильное впечатление.
— Я знал, что ты будешь биться, Василиса Петровна, — сказал он через миг. — Но не знал, каким способом.
Только тогда он посмотрел на брата. Холодная ненависть вспыхнула между ними.
— Ты всегда был невыносим, Карачун, — сказал Медведь. — А ты думал, что произойдет, когда ты бросил ее без подсказок, как победить?
— Я думал, что ты сделала выводы, — Морозко повернулся к Васе. — Ты видела, на что он способен.
— Ты знал это лучше меня, — сказала Вася. — Но освободил Медведя, потому что был в отчаянии. Я тоже была в отчаянии. Он поклялся тогда тебе, а теперь — мне.
Она подняла руки. Золото сияло на ее запястьях силой.
— Да? — Морозко холодно взглянул на них. — А после его клятвы? Разве ты не пугала людей в его обществе? Не ощутила вкус жестокости?
— Ты не знаешь меня? — сказала она. — Я любила опасность с детства. Но я не любила жестокость.
Морозко разглядывал ее лицо, искал что — то, и она отвела взгляд, злясь. Он рявкнул:
— Посмотри на меня!
Она рявкнула:
— Что ты ищешь?
— Безумие, — сказал он. — Жестокость. Ты думаешь, опасность Медведя очевидна? Он будет влиять на твой разум, пока в один день ты не рассмеешься от крови и страданий.
— Я еще не смеюсь, — сказала она, он посмотрел на золото на ее запястьях. Она должна была стыдиться? — Я получила власть, где смогла ее найти. Но не стала злой.
— Разве? Он умен. Ты падешь, сама того не зная.
— У меня нет на это времени, — теперь она на самом деле злилась. — Я бегала во тьме, пытаясь спасти всех, кто нуждается во мне. Я поступала хорошо и плохо, но я не такая. Я — это я. Ты не вызовешь во мне стыд, Морозко.
— Точно, — сказал ей Медведь. — Не нравится соглашаться с ним, но ты должна ощущать вину за это. Поругай себя немного.
Она не слушала его. Она шагнула к королю зимы, чтобы видеть его лицо даже во тьме. И там были чувства: гнев, голод, страх, даже горе. Его безразличие пропало.
Гнев покинул ее. Она взяла его за руку. Он не мешал, его пальцы были холодными и легкими. Она тихо сказала:
— Я созвала все силы этой земли воевать, зимний король. Это нужно было сделать. Мы не можем биться среди своих.
— Он убил твоего отца, — сказал Морозко.
Она сглотнула.
— Я знаю. И теперь он обязан помочь мне спасти мой народ, — она подняла свободную руку и коснулась его щеки. Она была близко, видела, как он дышит. Она прижала пальцы к его лицу, чтобы он посмотрел в ее глаза. Снег быстрее сыпался с неба. — Ты будешь биться с нами завтра? — спросила она.
— Я буду там для мертвых, — сказал он, отвел взгляд на лагерь в стороне. Она не знала, сколько людей увидит следующие сумерки. — Тебе не нужно там быть. Еще не поздно. Ты сделала, что могла, сдержала слово. Ты и твой брат можете…
— Поздно, — сказала она. — Саша уже не оставит Дмитрия. И я… тоже должна.
— Должна из гордости, — парировал Морозко. — Ты хочешь послушания чертей и восхищения князей, потому рискуешь рядом с Дмитрием. Но ты не видела боя.
— Не видела, — ее голос стал холодным, как его. Она опустила руки, но не отошла. — Но да, я хочу восхищения Дмитрия. Я хочу победить, даже хочу власть над князьями и чертями. Мне не запрещено желать, зимний король.
Они почти дышали друг другом.
— Вася, — тихо сказал он. — Думай не только этим боем. Мир безопаснее, если Медведь на его поляне, и ты должна жить. Ты не можешь…
Она прервала его.
— Я уже поклялась, что твой брат не должен возвращаться. Мы понимаем друг друга. Порой это пугает меня.
— Я не удивлен, — сказал он. — Ты — дух моря и огня, а он — худшее, что может возникнуть в тебе, но в большом размере, — он прижал ладони к ее плечам. — Вася, он опасен для тебя.
— Так убереги меня, — она посмотрела в его глаза. — Оттащи меня, когда он потянет меня далеко. Тут должно быть равновесие, Морозко, между ним и тобой, между людьми и чертями. Я родилась быть между. Думаешь, я не знаю этого?
Его глаза были печальными.
— Да, — сказал он. — Знаю, — он посмотрел на Медведя, в этот раз братья тихо оценивали друг друга. — Это твой выбор, не мой, Василиса Петровна.
Вася слышала выдох Медведя, поняла, что он боялся на самом деле.
Она опустила голову на миг на шерсть и мех плеча Морозко, и его ладони скользнули на ее спину, прижали ее на миг между днем и ночью, между порядком и хаосом.
«Забери меня в тишину, — хотела она сказать. — Я не выношу шум и вонь людей».
Но это было в прошлом, она выбрала путь. Она подняла голову и отошла.
Морозко вытащил из рукава что — то маленькое и сияющее.
— Я принес это тебе, — сказал он.
Зеленый камень на шнурке. Он был грубее, чем идеальный кулон с сапфиром, что она когда — то носила. Она не трогала камень, а смотрела с опаской.
— Зачем?
— Я далеко ушел, — сказал Морозко. — Потому не приходил к тебе даже во снах, даже когда ты забрала Медведя из его темницы. Я пошел на юг по снегам своего царства. Я пошел к морю. Там я позвал Черномора, которого не видели много людских жизней.
— Зачем ты ходил туда?
Морозко замешкался.
— Я поведал ему то, чего он не знал, что ведьма в лесу родила от него детей.
Она смотрела.
— Детей? От короля моря?
Он кивнул.
— Близняшек. И я рассказал ему, что среди его внуков есть та, кого я люблю. И король моря дал это мне. Для тебя, — он почти улыбался. — В этом нет магии и умыслов. Это подарок.
Вася так и не взяла кристалл.
— Давно ты знал?
— Не так давно, как ты думаешь, хоть я и поражался твоей силе. Я думал, могла ли это быть только ведьма, смертная женщина с магией, передавшая талант дочерям. А потом я увидел Варвару и понял, что дело не только в этом. У Черномора есть сыновья, и у них часто есть магия их отца, они живут дольше, чем люди. И я спросил у Полуночницы правду, а она ответила. Ты — правнучка морского царя.
— Я буду долго жить?
— Не знаю. Откуда нам знать? Ты — ведьма, черт и женщина, потомок русских князей и дочь Петра Владимировича. Черномор может знать, он сказал, что у него будут ответы, но только если ты придешь к нему.
Это было слишком. Но она взяла камень. Он был теплым в ее ладони, и Вася уловила соленый запах. Он словно дал ей ключ к себе, но она не могла пока заняться этим. Было еще много дел.
