— Противное ощущение, — сказала она тяжело дыша и потрогала себя за щёки, а потом прошлась руками по груди и бёдрам. — Как в детстве… — и совсем тихо добавила, — в кладовке.
Я водрузил на плиту кофейник. Он издал длинный вздох и выдул коричневый пузырь из носика.
Яна, противно хихикая, выкатилась вперёд.
— Осторозно, — сказала она Еве. — Глаза не размаз мне! Каздый рисовала по сорок минутоцек.
— Насчёт этого не беспокойся, — хмуро сказала Ева, расправляя повязку. — Твоё при тебе и останется.
— Это будет не больно? — жеманно спросила Яна. — А, тётя Ева?
— Совсем нет, — ответила та, — даже интересно… — Хобры, хобры ховайся добре… и Яна закружилась перед нами, против часовой стрелки.
После, перемотанная повязкой и раскрасневшаяся от Евиных манипуляций, она спросила.
— Ну как? Мне идёт цёрное? — и отправилась щёлкать ножницами.
— Давно не смеялись, — изрёк Витя. — Ты так и иди…
— Вся загадочная, — добавила Неля. — На дискотеку.
Яна срезала мешочек и сняла повязку. — В ней дыра! — возмущённо сказала она. — Ф той фтороны! Вот только мефок я фосем не видала! А когда крутила ты меня, то был швет!
Тётю Женю вытолкнули под верёвку хором. Она позволила крутить и вертеть себя во все концы и срезала мешочек сразу. И сразу сняла повязку. Меня поразило её лицо.
— Мама, — сказала тётя Женя. — Дай что-то, у меня спазм. Сильный.
И она потрогала левый висок.
Бабушка погремела ключами и достала из шкафа маленькую тёмную бутылочку.
— Сорок капель, как обычно, — бесцветно сказала она. — Иди, Лесик, отнеси ей в руки.
На пути мне встретилась Ева, чёрная повязка струилась в её руках, тёмные очки из-под рыжих волос слепо смотрели на меня и казалось, что прямо в душу. «„Чёрная магия“ не отстирывается, — промелькнуло у меня… — пахнет даже после порошка».
Ева сипло поинтересовалась:
— Будешь играть?
И придвинулась поближе.
— Не сейчас, — буркнул я и отгородился стулом. — Позже.
— Позже игра окончится, — сказала Ева и мне вдруг показалось, что она стала выше ростом.
— Не последняя, я думаю, — ответил я и потрусил в тёти-Женину сторону.
— Как знать, как знать, — сказала Ева мне в спину. — Руки не болят?
Я не ответил.
— Ты знаешь, Лесик, это не спазм. Наверно закружилась голова, в общем, сосуды, — сказала побледневшая тётя Женя. — Но всё равно, спасибо, — и она взяла у меня пузырёк. — Какая-то странная боль. Будто ненастоящая. Иллюзия…
Бабушка смотрела на нас через всю кухню. Я всегда чувствую, когда она смотрит — вернее, «слышу». Некоторые фразы и выражения. Не все, но многие…
— Слово сказано, — удовлетворённо произнесла бабушка, восседая подле пенала, и поправила гемму.
— Слово услышано, — ответил я и дунул в носик кофейника.
Я действительно «слышу» бабушку всегда, и не только её… Дар — не подарок.
Я снял раскалённо топчущийся по плите кофейник и унёс на стол. В его медных боках отразились: абажур, окно, какая-то тень — я оглянулся.
Ева подошла к кузине Сусанне.
— Можно я просто закрою глаза? — спросила Сусанна, неодобрительно поглядывая на кусок чёрной ткани.
— Нельзя никак, — ответила Ева. — Поднимайтесь, поднимайтесь! Игра…
Кузина Сусанна обернулась и тревожно глянула на бабушку.
— Евунця, — размеренно сказала та. — Давай я тебя расчешу? И гелиотроп на её пальце пыхнул искрой.
— Э-э-э-э, — сказала Ева и сделала мелкий шаг назад. — Может, потом? После?
— Может и после, — согласилась бабушка и поудобнее расположилась у ореховой двери.
Кузина Сусанна радостно погладила её по руке.
— Не люблю завязанных очей, — прошелестела она. — То просто казнь.
Бабушка кивнула, меж бровей у неё собралась грозная вертикаль.
Я рассматривал Еву со спины — годы сидения за инструментом, а Ева преподавала музыку, немного исказили ей осанку, но «согбенной» Ева не сделалась. Что-то в фигуре бабушкиной питомицы беспокоило меня. Я рассматривал Еву со спины — она оглянулась.
— А я знаю, кто следующий, — объявила Ева. — Это…
— Я, — прокричала Неля, — теперь я! Дайте уже мне эти ножницы…
Ева длинно посмотрела в мою сторону, в тонированных стёклах очков её отразились свечи венка, и отвела незримый взгляд. Она ухватила Нелю за плечо и сказала, накидывая ей на глаза повязку:
— Ну, нетерплячка просто, честное слово. Стой уже ты спокойно, цыганочка с выходом…
С завязанными глазами Неля напомнила мне Эсмеральду с картинки, — правда, на ней не было белого платья и в руках не мелькал бубен.
— Хобры, хобры… — снова сказала Ева и прокашлялась — голос её прозвучал грубо.
Она покрутила Нелю — подол цыганистой юбки пронёсся над половицами, а с руки нашей Амфисбены слетел очередной браслет и покатился в угол. Неля растопырила руки, будто намереваясь нащупать что-то на полу, затем подняла их вверх и неуверенно сделала два шажка вперёд, ещё один и ещё. Под ноги Неле угодила рассеянно дефилирующая Вакса. Кузина споткнулась, взвизгнула и, запутавшись в подоле и оборках, полетела на пол.
Падая, Неля ухватила мешочек — узел на ленте легко развязался; Неля, подарок и ножницы шлёпнулись об доски с гулким звуком. Вакса, рыча, покинула кухню на низких лапах.
— Докрутилась, — насмешливо сказала Ева. — Гилабарка…
Если ножницы упали на пол, то прежде чем их поднять, наступите на них ногой, чтобы развеять плохое предзнаменование. Если ножницы упали, воткнувшись в пол концами — к смерти в доме.
Полежав пластом несколько нестерпимых секунд, Неля взвизгнула, рывком села и оцарапав себе лицо в двух местах, сняла чёрную «бындочку»[134].
— Какой ужас! — тяжело выдыхая сказала Неля. — Ужас! Мне показалась, что я потерялась… Будто я не знаю даже где.
Тётя Женя раскрыла объятия.
— Иди сюда Нелюнця, — сказала она. — Мама с тобой. И ничего не бойся.
Мелко подрагивая, храбрая Амфисбена отдалась в материнские руки.
— Так! — отозвалась из наиболее тёмного угла кухни Ева. — Я смотрю, праздник не лепится, саботажники… Развлечение сорвано. Танцев не было, так давайте, может быть, споём? — и, неожиданно хрипло добавила. — Пару пса́льмов? — и она выдернула из половика застрявшие в нём ножницы.
Мне стало холодно, и я налил чашку чая: крепкого, с лимоном и хитрым бабушкиным клюквенным сахаром. Все остальные поспешили угоститься кофеем. Неля и Витя — компотом.
