Ульяшов и начфин отскочили от окна, немо уставились на дверь кабинета. Не веря глазам своим, вслушивались. Вскоре послышались громкие шаги, дверь кабинета командира гвардейского артиллерийского полка дивизии особого назначения резко распахнулась… Придерживая рукой шпагу, в комнату быстро вошёл невысокий, худой человек, в высоких блестящих лаком чёрных сапогах, с атласной лентой через плечо, с золотоконечной звездой, усыпанной драгоценными камнями под подбородком. Сняв шляпу, вошедший небрежно бросил её на стол, возница придвинул стул. Гость не глядя сел, поправил шпагу в ножнах, откинул полы камзола, закинул ногу на ногу, сложил руки в белых перчатках на колене. Вскинул подбородок и взгляд на полковника Ульяшова… Редкие, седые волосы вздрогнули, голубые глаза на худом остроносом лице смотрели весело и с любопытством. Его спутники застыли рядом.
Оба полковника немо переводили взгляд с гостя на портрет, висевший в галерее военачальников на одной из стен кабинета. Оно… То есть он! Одно лицо. Одно! Даже Кутузов — на портрете — с этим был согласен, подмигнул Ульяшову здоровым глазом… кажется! И маршал Жуков смотрел, и…
Наконец, с короткой усмешкой Суворов строго спросил полковника Ульяшова:
— Что же вы, батеньки, армию, говорят, позорите, войска наши русские, а? Мне докладывают.
Полковник Ульяшов — он с начфином по стойке «смирно» уже стоял, машинально, в смысле автоматически-механически, с трудом проглотил ком в горле, просипел.
— Мы? Когда?
Суворов нервно прихлопнул рукой в перчатке по столу.
— Да-с! Афронт, мон шер! Если не врут. Не понимаю!
Возница неожиданно втиснулся в разговор, перебил ответ вконец растерявшегося Уляшова.
— Батенька, граф, помилуйте! Сядьте на подушку, простудитесь. Матушка меня убьёт. Здесь сквозняк.
И второй спутник фельдмаршала озаботился тем же.
— Уж, пожалуйста, Александр Васильевич, это непременно. Вам ещё турков бить.
Граф Суворов нахмурился, опустил голову.
— С Измаилом успеется! — Промолвил он. — Я слышу другое. Вы, граф, хотите сказать, что я нездоров? Вы меня оскорбляете, мон шер. Я здоров!
Второй спутник искренне изумился.
— Вас, Александр Васильевич, да упаси Господь!
Граф Суворов стоял на своём.
— Нет, вы оскорбляете, граф. Я слышу. Вы, граф, хотите убедиться? Убедиться, да? Пожалуйста.
Вскакивает со стула, выхватывает шпагу, резко рубанув ею воздух, ножны отбрасывает в сторону, принимает фехтовальную стойку. Чуть с заминкой, то же самое делает его спутник. Полковники в испуге и полном недоумении наблюдают назревающую дуэль. Возница быстро убирает с дороги стул, прикрывается той самой подушкой. Поединок начинается. Яростный и настоящий.
Опережая дуэлянтов, угадывая, полковники Ульяшов и начфин, шоркая спинами по стенам, опасливо туда-сюда перемещаются по кабинету. Металлом звенят шпаги, взлетают фалды камзолов, азартно вскрикивают дуэлянты, кружатся в поединке. Дуэлянты несколько раз выскочили в коридор, к полному изумлению толпившихся там военнослужащих — прослышали! — вернулись обратно, едва шпагами не снесли люстру, вскочив ногами на стол для совещаний…
— Всё-всё, Александр Васильевич, граф, вы победили, я устал, — отбиваясь шпагой, тяжело дыша, вскричал «обидчик» графа Суворова. — Сдаюсь, граф! Туше! Туше! Сдаюсь, сдаюсь! Вы здоровы! Ну здоровы, я говорю, здоровы!
Фельдмаршал делает несколько резких выпадов.
— Вот так! Вот так… Русские не сдаются. Русские побеждают. — Останавливается, закинув левую руку за спину, выпрямив спину, салютует противнику шпагой.
Возница быстро подаёт фельдмаршалу ножны, услужливо придвигает стул, кладёт на него — ту самую — подушку.
Александр Васильевич, невысокий, худой, запыхавшийся, гордо вскидывает голову, поворачивается к хозяевам кабинета.
— А теперь, покажите-ка мне своих солдат, господа, — приказывает он. — Объявите общий сбор. Как одеты, сыты ли, как снаряжены. Посмотрим.
Ульяшов ни секунды уже не сомневаясь кто перед ним, рапортует:
— Всенепременно! — И кричит, через закрытую дверь кабинета. — По-олк, тревога! Построение на плацу! В полной боевой… С оркестром.
Суворов слегка морщится.
— С оркестром не надо. С барабанами, с флейтами. Так лучше. Привычнее. Давайте.
— Есть, тов… эээ… господин фельдмаршал, граф, — теряясь, заикается Ульяшов. — Прошу вас…
54
Поднятие духа
Полк немедленно был выстроен на плацу. С этим проблем не было. В полном боевом. В несколько минут. Со знаменем. Под барабаны и флейты. С прохождением… С песней «Солдатушки, бравы ребятушки» — запевал, конечно же, лейтенант Круглов. Странным было другое. Видеть современный боевой полк, который обходил сам фельдмаршал Суворов. Сам! Фельдмаршал! Граф! Тот ещё… потом генералиссимус который, многие помнили школьную программу по истории, читали. Но это был он. Точно он. Вживую!! Здесь и сейчас. Все уже знали и признали. Видели и не сомневались.
Обойдя строй, и заглянув в лица солдат и офицеров, включая и младший командирский состав, граф поднялся на трибуну. Минуя включенные микрофоны, сняв шляпу и потрясая рукой в белой перчатке, граф громко вскричал:
— Молодцы, братушки! Орлы! С такими солдатами не только шведов, а и… — граф неожиданно обернулся к полковнику Ульяшову. — Кого вы там, говорите, испугались?
Ульяшов крутит над головой пальцем в воздухе, переводит жест.
— Вертолётчиков.
— Ага! — говорит Суворов.
Голос у графа не громкий, но чёткий, его без микрофона слышно в любом месте строя. Лица солдат раскраснелись, глаза горят гордостью и…
И Ульяшов что-то патриотическое в себе чувствует. Словно его с ног до головы прочистили, просветили.
— Да ни в жисть, господин… эээ… товарищ фельдмаршал, — рапортует он. — Мы их… раскатаем… как вы шведов под Полтавой. Я слово офицера дал. Да! И не отказываюсь.
Фельдмаршал кивает головой.
— Именно так, мой друг, именно так! А я приеду посмотрю. Награжу «Анной».
Ульяшов удивлённо вытягивает шею.
— Какой Анной?
Второй спутник графа Суворова, он здесь же стоит, рядом, видимо заместитель фельдмаршала, одними губами замечает Ульяшову.
— А не победите, прикажет выпороть, и выпорет… розгами перед строем.
Ульяшов, не понимая, понимающе округляет глаза.
И вновь тот «дядька», с подушкой который, выручает Ульяшова.
— Батенька, — говорит он просительно Суворову. — Не обещайте, мы не успеем, нас ещё французы ждут.
Суворов упрямится, хмурит лоб.
