Через двадцать минут за ними приехал джип на высоких колесах с двумя солдатами на первом сиденье – один за рулем, второй с автоматом. Их повезли по большому мосту через тоннель, потом по тряской и темной дороге сквозь снегопад. Вскоре где-то далеко впереди замаячил ряд огоньков, потом из снегопада проступило нечто похожее на корпус огромной подводной лодки с прожектором на капитанском мостике. Джип остановился. Путники выбрались на волю, под снегопад. Снег лепил прямо в глаза, но субмарина была реальная… Вот в борту ее образовался светящийся контур прямоугольного люка, он открылся, и Чанов, шедший последним, увидел, как священник вступил на борт не вполне опознанного, плавающего в снегопаде, объекта.
Это была казарма. Пройдя вахтенного, гости спустились куда-то вниз, в слабо освещенную столовую, вырубленную в скале. В ней тянулся длинный деревянный стол. Гостям предложили сесть и оставили в одиночестве. Нельзя сказать, что здесь было уютно и тепло.
– Похоже на замок Дракулы, – сказал Вася и икнул.
– Это база швейцарских горных стрелков, – произнес отец Георгий, с интересом озираясь по сторонам. – В советской армии такое заведение назвали бы «учебкой»… Моя чем-то напоминала… В Швейцарии каждый мужчина должен отслужить в армии год. И, надо сказать, здесь от армии не косят. Отслужив и получив воинскую специальность, швейцарец уносит домой свою форму и свое оружие, для которого у каждого оборудован сейф.
– А нас-то как сюда пустили? – спросил Кузьма.
– По долгу службы. В обязанность горных стрелков входит давать ночлег и оказывать помощь людям, застрявшим в горах. Швейцарцы понимают, что такое горы, и ведут себя соответственно. Поэтому, кстати, они так чтят Суворова, проведшего по этим местам армию в летнем обмундировании, с пушками, с обозом и с боями, а также с малыми потерями. Этого сделать было нельзя, просто невозможно. Суворов – сделал… Вот и чтят. Однако за стол, медицинскую помощь и ночлег здесь принято платить. Правда, вполне по-божески…
Гулкие шаги раздались, вошли два парня в белых куртках и в звонко брякающих подковками солдатских ботинках, один нес ведерный котелок и ведерный же медный сверкающий чайник. Второй тащил поднос с мисками, ложками, кружками, горой хлеба. На подносе стояла и бутылка без этикетки с мутноватой жидкостью.
– Шнапс! – восхитился Блюхер.
– Шнапс, шнапс, водка! – бодро подтвердил рыжий малый в куртке, составил все с подноса на стол, и оба ушли.
Священник прочел Отче наш, все перекрестились, Дада половником разложил по мискам горох с тушенкой.
Чанов взял бутылку и, разливая шнапс по кружкам, сказал:
– Сначала медицинская помощь, как у Петра.
И Блюхер с кружкой в руке встал, помолчал, припоминая хованский крематорий, и произнес:
– За Петра!
Все чокнулись, а отец Георгий спросил:
– За Апостола Петра?
Блюхер подтвердил:
– За Апостола и иже с ним.
Давид подумал про Рождественский пост, посмотрел на священника. Отец Георгий на его взгляд ответил:
– Ешь, бичо,[36]мы странники и в гостях… Бог простит.
Странники переночевали в комнатке, похожей на тюремную камеру, с нарами в два этажа и решеткой в окне под потолком. Но спали они на простынях белоснежных, под одеялами толстыми, шерстяными. В шесть утра раздался звук горна, а через минуту грохот солдатских ботинок.
Когда дневальный постучал в дверь, команда гостей тоже была в полной боевой готовности. Их покормили в столовке за тем же столом, но в компании нескольких десятков солдат срочной службы, очень разновозрастных и говорящих по-французски, по-немецки и по-итальянски. Разговаривали служивые негромко, ели споро, изредка поглядывая на гостей. Некоторые приветливо улыбались, но никто ни о чем не спрашивал.
После завтрака к священнику подошел офицер, что-то сказал, и четверо странников пошли за ним.
Они вышли на свет Божий. Еще не вполне рассвело, но снег, покрывший за ночь всю округу, уже слепил глаза. База, в которой путешественники провели ночь, действительно была похожа на подводную лодку, только корпус ее покрывала не броня в заклепках, а базальтовые, грубо обтесанные глыбы. Гости переглянулись, пожали руку офицеру и в прекрасном, бодром состоянии духа пошли к пятнистому джипу на высоких колесах, который их уже дожидался. Еще быстрее, чем ночью, джип пронесся, подпрыгивая на камнях, по отнюдь не плоскому «плоскогорью», нырнул в длинный тоннель и вынырнул на новый Чертов мост, за которым на площадке для транспорта стояли поодаль друг от друга «Шевроле» и «Лендровер» отца Георгия. Простившись с водителем джипа и с автоматчиком, странники потопали по снегу к домику с красным флажком, флажок не трепыхался, висел усталой тряпочкой. В дежурке сидел офицер, моложе и строже вчерашнего. Однако и он улыбнулся, справился о самочувствии и выписал счет, действительно божеский. Вася расплатился наличными, все четверо сердечнейшим образом поблагодарили офицера и простились.
Илюша
В Женеве обе машины отца Георгия – «Лендровер» и «Шевроле» – поставили в его гараже. Блюхер в самых пышных выражениях поблагодарил священника. И услышал в ответ:
– Первого января приглашаю всю компанию к нам с матушкой домой, на обед.
– Первого января в полдень у меня подписание контракта в Церне, – важно ответил Вася.
– А у нас обед в два по полудни, – засмеялся священник. – Долго ли подпись под бумагой поставить, кацо! Успеешь.
Поели в «Poisson ruge». Вася не требовал ни виски, ни пива, только на сладкое попросил горячего шоколада. Был он тих и благ, как купец после «чертогона»…[37]
Отец Георгий простился, оставив друзьям Давида, и вся молодая троица отправилась в ближнюю контору проката автомобилей. Блюхер выбрал Nisan Patrol, который даже ему показался просторным, сразу прочертил маршрут до Берна, напомнив, что их ждет там Кульбер и Марго на открытие выставки. Сообщил, что ехать 180 километров, и Кузьма с необычайной готовностью сел за руль. Сегодня он особенно трудно мирился с неподвижностью. Ему казалось, что само время останавливается и завтра никогда не наступит.
Ехали практически молча. Кузьма, слава богу, был занят, он привыкал к новой мощной машине, к новым габаритам, к новой панели. Василий с Давидом, скинув куртки, полулежали в креслах в беззаботной нирване… Чанов случайно глянул на часы, светящиеся в панели, и вдруг понял, что в это же время, в этом же могучем «Ниссане» ровно через сутки будет везти Соню из аэропорта в гостиницу. Он оторвался от дороги, скосил глаза на пустующее сиденье справа от себя и увидел край влажной шинели и красную вязаную перчатку на черной тесьме. Нога сама нажала на газ. Задремавший Блюхер очнулся, почувствовав необъяснимую тревогу.
