А как только увидела, немедленно захлопнула дверь, отгородив себя от этого… Я не знаю, каким словом это назвать.
То, что я увидела, не имело право на существование. Потому что шло против человеческой природы.
— Я же говорил тебе! — упрекнул меня мальчик негромко.
Я, тяжело дыша, уставилась на него:
— Ты это видел?!!
— Не забывай, я не ребенок, — обиделся мальчик.
Я пошарила по карманам в поисках носового платка. Пот лил с меня градом.
— Слушай, Сусанин, тут никаких палок нет? Только попрочней!
— Зачем? — не понял мальчик.
— Чтобы забить эту дверь намертво! — заорала я с ненавистью. — Эта мерзость не имеет права распространяться! Это же чума! Холера! Спид! Массовое безумие! Я не знаю, как это назвать! Неужели есть издатели, которые такое печатают?!
— Есть, — ответил мальчик, ни на секунду не утратив своего хладнокровия. — Причем заметь: в предыдущей комнате ты слышала только цензурные слова.
— Они мне не многое подсказали! — съязвила я.
— Потому что создатели программы их вырезали. Ну, знаешь, как мат вырезают на телевидении?
— Знаю.
— А издатели эти слова печатают, — безмятежно договорил мальчик. Подумал и объяснил:
— Чтобы общий контекст был понятен.
— Уйдем отсюда, — сказала я, чувствуя, что еще минута — и я разнесу этот этаж к чертовой матери.
— Говорил же я тебе, не задерживайся, — снова мягко упрекнул меня ребенок.
— Говорил, говорил! Боже мой, хочу на воздух!
— Вниз не пойдем?
Я задумалась. Обидно уйти, не досмотрев предложенное удовольствие до конца.
— Там что-то подобное? — спросила я для очистки совести. Если экскурсовод ответит утвердительно, я немедленно навострю лыжи вон.
— Да нет, — ответил ребенок и почему-то засмеялся. — Говорю же, там душевное.
— Ладно, — сказала я обречено. — Опустимся.
И, не глядя на мальчишку, направилась к стеклянной двери, возникшей слева.
Честно говоря, я начала уставать от любых ощущений. И от позитивных, и от негативных. Хотя позитивные ощущения мне были даны только на верхнем этаже здания. Все, что помещалось этажами ниже, выглядело как дурной сон шизофреника.
Тем не менее, я с тупым упорством преодолела два лестничных пролета и, не раздумывая, толкнула ногой ближайшую дверь.
Я была готова увидеть что угодно. Но картина, представшая моим глазам, выглядела как пастораль Антуана Ватто.
Помещение было большим, роскошным, с колоннами, и обставлено оно было соответствующей мебелью. Правда, несколько разнокалиберной мебелью, но все равно симпатичной. Было здесь кресло в стиле Людовика Четырнадцатого, был секретер, явно перенесенный из века восемнадцатого, диван а-ля рококо, портьеры в цветочек, вообще непонятно откуда. Но в целом помещение выглядело чистеньким и уютным.
Посреди комнаты на оттоманке времен Империи возлежала пышная полнотелая дама в старинном платье с большим откровенным декольте. Перед дамой на коленях стоял мужчина, весь перевязанный ленточками и кудрявый, как болонка. Присмотревшись, я поняла, что это парик.
— Я люблю вас, я люблю вас, я люблю вас, — повторял мужчина с неослабевающей страстью.
Дама смеялась и закрывалась веером.
— Я люблю вас, я люблю вас, я люблю вас, — продолжал мужчина.
Мне стало смешно. Я приоткрыла дверь пошире и перенесла вес на правую ногу, согнув левую в колене.
Интересно, кто автор этого монолога?
— Я люблю вас, я люблю вас, я люблю вас, — продолжал мужчина, не отрывая горящих глаз от лица дамы, полускрытого веером.
Наконец пришел черед героини. Она убрала с лица страусовые перья и проявила оригинальность:
— Я вас люблю!
Мне стало скучно. Я закрыла дверь и повернулась к провожатому:
— Здесь все такое? Душевное?
— Ну да, — ответил малец, уже не пытаясь скрыть зевоту. — Любовный роман и все такое.
— Слушай, а почему он этажом ниже, чем…
И я передернулась, вспомнив то, что увидела раньше.
— Не забывай, что программу делали мужчины, — ответил мальчуган наставительно.
— И что?
— То, что ты предлагаешь забить гвоздями, для них менее отвратительно, чем любовный дамский роман!
— Идиоты! — сказала я, не найдя более убедительных слов. — Шовинисты проклятые!
— Куда дальше пойдем?
Я немного поозиралась.
— А внизу что?
— Внизу первый этаж.
— И что там?
— Там зреют замыслы телесериалов, — ответил мальчик. Мне стало любопытно:
— Опустимся!
Стеклянная дверь. Узкая лестница. Серый коридор.
Я ногой распахнула ближайшую дверь.
В маленькой комнатке на диване сидел тихий невзрачный человечек. Он смотрел в окно и на мое появление не отреагировал.
— Добрый день! — сказала я.
Человечек встрепенулся и повернул ко мне голову.
— Слушай, как кстати! — сказал он оживленно. — Я тут раздумываю над сценарием сериала, нужна женская консультация.
— В каком смысле? — не поняла я.
— В смысле, женский совет, — поправился человечек.
— Я с удовольствием… Если смогу, — расцвела я, неожиданно ощутив себя востребованной.
— Понимаешь, суть такова: герой… Мужчина, разумеется, — пояснил он, хотя это и так было ясно, — остается в Афганистане на поле боя, потому что его забыли эвакуировать после контузии.
— Так, — сказала я осторожно. Честно говоря, я мало что смыслю в военных делах и не понимаю, почему наши каналы заполонили сериалы на подобную тему. Ведь сериалы смотрят, в основном, женщины.
— Он теряет память и забывает о своей девушке, которая ждет его дома.
— Так.
— Девушка за время его отсутствия успевает в одиночку родить и поднять на ноги ребенка.
— Так.
— А он попадает к талибам, и те внушают ему, что он террорист.
— Гады какие!
— Да. И вот они начинают готовить его к специальным заданиям.
— Так.
— Переправляют в Чечню.
— Ага.
— В Чечне он взрывает дом местного активиста, сотрудничающего с федералами, но сам попадает в эпицентр взрыва. И снова получает легкую контузию.
Что-то насторожило меня в этом сюжетном повороте, но я промолчала. Кто его знает, может, так и нужно: попадает человек в эпицентр взрыва и выходит с легкой контузией… Мужчинам видней.
