— Иван Георгиевич, я что сообразил: самоубийцы обязательно в ад попадают. Налил Махову воды или нет, но если я самоубийца — прямая мне дорога в ад.
Сипа улыбается своему открытию.
— Да ты и так в ад попадешь, не волнуйся.
— Нет, могу в рай попасть, вот я что сообразил. Всем известно, первым в рай попал разбойник. Ты Библию невнимательно читал, Иван Георгиевич.
— Ты не разбойник, ты маньяк.
На корабле оживает пулемет, расшвыривает гальку позади самолета.
Мотор стучит, всхлипывает и начинает мерно урчать.
Пулеметная очередь пробивает фюзеляж, несколько пуль попадает в плоскости. Мелкие осколки стекла кровавят Сипе лицо.
— Иван Георгиевич, я вылезу.
Сипа вытирает от крови лицо, вываливается на поплавок, отбегает, я вижу его в боковое стекло.
— Прощай, Иван Георгиевич.
— Прощай.
Сипа, пригнувшись от пуль, бежит к валунам.
Самолет не остановить, он пробивает волну, выруливает на открытую воду и, разгоняясь, идет прямо на корабль.
— Вдоль волн держи, перевернет!
Аржанов работает рулем, пропускает накативший по борту вал.
Волнение сильное, волны заливают иллюминаторы.
Господи, как хорошо!
Самолет разгоняется. Поплавки со скрежетом уходят в консоли крыльев. Острое днище разрезает верхушку волны, проседая, самолет подскакивает, возвращается на воду, снова подскакивает и — задирает нос.
Пули дырявят фюзеляж, сбивают элерон.
Сипа выходит на срез скалы. Что он видит? Я вам скажу что: далеко внизу, вылизывая лед, бьется море, а над морем летит самолет.
Сипа закрывает ладонями лицо и прыгает. Сначала он скользит по гладкому склону, потом, как на трамплине, его подкидывает на острой полке, он разбивается об утес, у самой воды грязнит кровью лед. Мертвое тело падает в белый пенистый водоворот, и течение уносит его в ледяную могилу под ледником.
Я выравниваю самолет, увеличиваю скорость, отпускаю штурвал, зову товарищей, но они не отвечают. И я сам не слышу своего голоса.
Самолет уходит в облака, я больше ничего не вижу. Становится очень жарко, я горю изнутри, и сердце останавливается.
И я понимаю, что Сипа ошибся, никакого 3-го Загробного Участка нет, я отправляюсь на мучения в геенну огненную, где мучимые поражаются мечом любви. Почему я уже все знаю про меч любви? Потому что он приготовлен для меня.
Мое мучение будет сильнее всякого мучения, которое может придумать человек. Потому что мучение — это раскаяние, вот такой ответ. Почему так, а не иначе?
Не знаю.
Как говорил Сипа, задача не имеет решения. Но имеет ответ.
Я не могу исчезнуть без следа, что-то обязательно останется.
