в загонах, пересекла песчаную равнину и вернулась к своему народу лишь затем, чтобы оказаться погребенной заживо. А Лилия обучилась бы горному делу, вышла замуж, родила детей, жила обычной жизнью.
Аня вспомнила последние свои слова в разговоре с Лилией: они враги, а не друзья. Но почему? Народ Лилии взорвал Эйджил, вот почему. Аня попыталась ухватиться за образ своего пылающего города, за гнев, который она тогда ощущала, – гнев, которому научил отец, – за вид груды трупов с обугленной кожей, свисающей лохмотьями, за сцены смерти ее друзей, за воспоминание о смехе Мелл, которой больше не было в живых. Но теперь Аня понимала, откуда взялась та бомба. Ее выкопал отец. Он собирался использовать ее здесь, так же как они собирались использовать новые бомбы в Спрингстоне и Лоу-Пэбе. Если бы только он оставил бомбу в песке! Если бы только все оставили друг друга в покое!
– Тебе нужно больше пить, – услышала Аня голос отца.
Повернувшись, она увидела, что отец стоит у канатов и протягивает ей фляжку с водой. Ей хотелось отказаться назло ему, но она вспомнила, что говорил Грэхем, и, взяв фляжку, дрожащими руками отвернула крышку.
– Мы будем идти до темноты, а на ночь разобьем лагерь, – сказал отец. – Приходи в каюту, если станет холодно.
– Со мной все хорошо, – ответила Аня, отхлебнула из фляжки и снова повернулась, глядя вперед.
– Прости за то, что тебе пришлось увидеть… – начал отец и с глубоким вздохом положил руку ей на плечо. Аня представила, как эта рука держит пистолет, нажимает на спуск, убивает Лилию, и Мелл, и ее. – Прости, – повторил он.
Аня не шевелилась, дрожа от его прикосновения. Когда отец ушел, она поняла: хорошо, что он застрелил Грэхема у нее на глазах. Хорошо, что она видела, как Лилия исчезла под песком. Ведь все это так или иначе случилось бы, и, наверное, проще было бы ничего не знать, оставаться дома, ходить в школу, пока ее отец отсутствовал месяцами, возвращаясь, чтобы смыть с себя грязь. Она ничего не видела бы, но все это не перестало бы происходить. Она попросту ничего не знала бы о мире и живущих в нем людях. И о том, кого любила.
Последнее, что помнила Лилия, – как она считала на пальцах. Считала на пальцах, прежде чем заснуть.
Было так: Мэтт поднялся наверх со вторым шаром, покрытым чем-то вроде шкуры ящерицы, дайверов завели в большую палатку, и двое «наземных» помогли им снять баллоны и ремни. Пришел и Грэхем, который чувствовал себя лучше; они с Броком сказали, что заберут у них оголовья и маски. Грэхем присел рядом с Лилией, чтобы взять ее маску, и взгляд его был таким же, какой она много раз наблюдала у своего отца, – полным тоски и жалости. «Все будет хорошо», – прошептал он ей. А потом он шагнул к Броку, и Лилию поглотила ее земля.
Она провалилась во тьму и неуклюже приземлилась на твердую поверхность. Кто-то рухнул на нее сверху. Мгновение спустя с треском зажглась светящаяся палочка. Лилию окружали зеленые лица с широко раскрытыми глазами и стены со всех сторон. Их похоронили заживо.
Одни рыдали, другие стучали и скреблись в твердые стены пескаменной гробницы, третьи обсуждали, что делать. Лилия села в углу, испуганная и сбитая с толку. Но она видела лицо Грэхема, слышала, как он говорил, что все будет хорошо. Он был ее напарником по дайвингу, как и Палмер. Закрыв глаза, она ждала, когда придет Грэхем, чтобы спасти всех, и тренировалась задерживать дыхание, отсчитывая секунды на одной руке и минуты на другой…
Ее разбудил Палмер – без рубашки, с лицом, покрытым песком и копотью. Один его глаз заплыл, на щеках виднелись следы слез. Лилия стала собираться с мыслями, и его разбитые губы изогнулись в улыбке. Она хотела было что-то сказать, но у нее слишком болело горло, а во рту чувствовался вкус пепла, так что она закашлялась и попыталась сесть. Роб со слезами на глазах бросился к Лилии и обнял ее.
– Откуда ты взялся? – спросила она. Изо рта, однако, вырвался лишь хрип.
Палмер и Роб обнимали ее, плача и смеясь. Лилия никак не могла понять, что на них нашло. Оглядевшись, она увидела, что все палатки исчезли, как и сарферы, за исключением одного. В нескольких местах поднимался дым. Она увидела двоих, присевших над чьим-то телом возле одного из пожарищ, – Коннера и Глоралай. Взглянув на устроенную его братьями суматоху, Коннер встал. Он тоже был без рубашки, с забинтованной грудью. Подбежав к ним, он упал на колени и, в свою очередь, обнял Лилию.
Лилия хотела сказать им, что с ней все хорошо, но не могла. Оставалось лишь надеяться, что они ощущают это так же отчетливо, как она сама.
Аня, лежавшая на батутах, проснулась. Кто-то накрыл ее одеялом посреди ночи. Она вспомнила, как глядела на звезды в поисках метеоров и дрожала от холода и смятения; между тем из кокпита доносились разговоры и смех, а на палубе второго сарфера, припаркованного рядом, плясали огоньки сигарет. На востоке уже светало. Аня потерла глаза и села. Кто-то поднимал парус – слышался скрип лебедки. Похоже, именно он и разбудил ее. Она ощущала пустоту в желудке, но есть не хотелось. Подойдя к канатам, она перебралась через них и спрыгнула на песок.
– Мы уходим, – сказал ей кто-то.
– Мне нужно отлить, – ответила она. Мужчина кивнул и смущенно отвернулся, когда она спустила штаны.
Закончив, Аня отошла на несколько шагов от сарфера, глядя на горы на западе, зазубренные вершины которых едва виднелись над горизонтом. Она никогда не задумывалась о том, что находится там, на западе. Ей всегда хотелось отправиться на восток, через океан, к сердцу империи, где руда превращалась в прекрасные вещи. Сколько Аня себя помнила, она ненавидела жизнь на грани, а теперь оказалась вообще за гранью. Впереди ждало неведомое.
Ане вдруг пришло в голову, что работа отца, все эти загоны и клетки, существовала лишь потому, что тем людям хотелось на восток так же сильно, как ей самой. Им хотелось того же, чего и ей. Чего-нибудь нового. Иного. Лучшего. Но кто-то, казалось, провел по песку дурацкую невидимую черту. Если ты родился по одну ее сторону, то вел убогую жизнь, будучи погребен заживо в дюнах, а если по другую сторону – мог разбрасывать этот песок, погребая под ним тех, других.
Если бы она жила здесь, чего бы ей хотелось? Отправиться в Эйджил, вот чего. Даже пешком, если придется. Пройти через ад, если придется. А что потом? Что она стала бы делать, оказавшись там? Первым делом – выпила бы
