Книга Третий. Текущая вода - Борис Петрович Агеев

лицом трепало выбеленный до прозрачной бледности вымпел, во вспышках фонаря среди белесых клочьев пены и брызг мелькал, появлялся и исчезал темный силуэт большой сильной птицы, которая пристала к ним утром предыдущего дня и которая летела бок о бок с кораблем, не отставая ни на минуту. Во вспышке света поблескивал ее живой круглый глаз, а клюв, словно стрелка компаса, был вытянут вперед.

Вспомнилось, как полтора месяца назад их бот, пробившись сквозь бесконечные штормы, бросил якорь напротив форта, разбросавшего свои строения на берегу, поросшем обильной растительностью. Форт расположен был у подножия высоких, заснеженных даже среди лета гор, из сердцевины которых выбегала на широкую косу торопливая река. Форт еще не был полностью укреплен, не до конца отстроен и не заселен. Работы переселенцам, столпившимся у борта, хватило бы на год. Они стояли на палубе, сгрудившись молчаливой кучей: это была их земля. Они прибыли сюда из материковых глубин, убегали от податей, рабства, несчастливой жизни, а в этом краю, лишенном примет той, прежней жизни, можно было начать жизнь новую, трудную, но радостную.

Во внутреннем дворике форта прекратился стук топоров и визг пилы: бот заметили. Из бойницы укрепления взметнулся белый дымок, и до корабля докатился по глади воды пушечный, выстрел. На высоком флагштоке лениво шевельнулся флаг, обозначавший, что владения эти принадлежат русской короне. Толпа переселенцев радостно загудела. Им нравился этот край, где предстояло отстроить дома, обзавестись хозяйством, родить детей, пустить корни. Здесь им предстояло присовокупить славы державе и чести себе. Ждали только команды на выгрузку. Чиф прошел по палубе к ним, переступил через влажный, спущенный для ремонта парус, от которого на, палубу натекла лужица мутноватой воды, поднял ладонь, приветствуя их с новым местожительством…

…Был откован новый десятипудовый якорь вместо утерянного, заново проверен и отремонтирован весь такелаж. Когда основные работы были кончены, часть экипажа сошла на берег помочь в постройках, отдохнуть.

Иванов вытер подолом полотняной рубахи вспотевший лоб и воткнул топор в бревно. На рейде неподвижной массой стоял бот, дымок курился из печных труб форта, тянуло теплым ветром. Тиммерман достал кисет с табаком, набил трубку, глубоко затянулся. Мне тут нравится. На будущий год вернусь сюда с жинкой и ребятишками, только успеем ли обернуться мы за год туда и обратно? Наконец-то я присмотрел себе место, где мне по душе. Вон за тем мыском можно поставить хорошую запруду, а один рукав пустить сюда, на пашню. Тут же можно и небольшую мельницу поставить: пшеница уродится хорошая. Расти здесь будет не только картошка, а морковка, капуста, всякому другому овощу будет место, надо только завести коров, пару лошадешек. Кормов хватит на несколько сотен лет. Пяток бочонков с порохом, дробь, ружья. Руки чешутся начать строить собственный дом! Эх, Савелий, больше ведь ничего и не надо! Поставить пятистенную хоромину, отделать наличники и фасад, поселить туда семью, детишкам флигелек, как у нашего управляющего, чтоб радовались. Через десяток лет стану на ноги, хозяйство не буду успевать обрабатывать, придется приглашать работников. Пойдешь?! Приму, приму, не беспокойся. В хороших крепких руках да чтоб работа не кипела? То-то и оно!

Неощутимо текучее время посвистывало над этим берегом, над головами переселенцев, над парусами, свернутыми на палубе, пошевеливало кусок ткани на флагштоке. Тиммерман поднял голову вверх; там, в бесконечно-пустынной голубизне неба, плыли зыбкие, веющиеся по ветру клочки облаков. Выпустил клуб дыма, медленно растворившийся в этой необъятной холодной шири, почти пустоте, всосался в нее, исчез…

Чиф облокотился о леер рядом с рулевым. В ночи тоненько вскрикивало эхо шторма, который несся к ним через тридевять земель. Ладонь Чифа инстинктивно сжала брус леера. Поскрипывала ось штурвального колеса, посапывала трубка вахтенного, в тишине, если можно было назвать тишиной короткое затишье, было слышно, как машет громадными крыльями сильная птица.

Разрешите спросить, господин Лейтенант? Я держу штурвал крепко и правлю точно по курсу, который вы мне указали. Но я знаю, что мы идем в противоположную от дома сторону. Мы не идем домой? Но если сможете ответить, то ответьте: куда мы идем? Я не пользуюсь нашими хорошими отношениями, господин Лейтенант, что вы! У меня нет такой привычки, вы это знаете так же хорошо, как и то, что я старый моряк и старший матрос по имени Афанасий. Но если вы не сможете ответить на этот вопрос, то скажите хотя бы: это надолго? Ответ знает только ветер? Вы веселый человек, что-то не замечал, вы всегда так серьезны… Понятно. Есть держать на румбе!

После этого короткого разговора со старым своим рулевым, со старым товарищем я почувствовал настоящее беспокойство. Афанасий никогда не задает мне праздных вопросов. Значит, стало еще серьезнее, чем предполагал Командир. Но нельзя допустить, чтобы с ним что-либо случилось сейчас, накануне урагана. Невозможно потерять его в такую минуту!..

Силен, альбатрос, когда летишь. На спокойной воде ты уязвим: тебе обязательно нужно дождаться сильного волнения, первых высоких волн, чтобы вспрыгнуть в воздух с их гребней. Тогда ты вспаришь, повиснешь в эфире на своих могучих крыльях, будто вольешься в этот влажный беспокойный мир. Чем сильнее порывы ветра, чем свирепее удары шторма, тем надежнее держат тебя твои огромные крылья. Тебе нельзя остановиться: ветер сломает твои перья, и ты рухнешь в воду безжизненным комком. А в тихую погоду ты подобен жирному гусю на зеркальной поверхности лужи. Держись, альбатрос! Лети!

Полночь. Отдохнувший Океан ринулся на корабль. Равного этому урагану еще никто не видел на Земле. Властный взгляд Океана не мигая смотрел из головокружительной высоты, из невиданных пустот на эту щепочку в пенных водоворотах стихий. Но альбатрос остался верен им и в эту минуту, не бросил судно, летел рядом, может быть, из последних сил. Но и его несокрушимая верность кораблю, и треснувший под ударом бури сверху донизу единственный выставленный парус, и обломок грота, мгновенно унесенный ветром, казалось, ничуть не замутили выражением чувства это бессмысленное, нечеловеческое око.

Вахтенный привязал себя к штурвалу: корабль нужно было держать носом против ветра. Расплющенное ураганными порывами ветра, солеными брызгами лицо Афанасия было бледно, но твердый вприщур взгляд его не выпускал из поля зрения громады катящихся на судно валов. Пронзительно стонали натянувшиеся струнами ванты, сильнее становилась качка, все более угрожающе трещали крепления фальконетных лафетов.

Боже, услышь сегодня наши молитвы, обращенные к Тебе… Возьми немного, но вынеси нас отсюда живыми!!! В руке Твоей, Господи, наша жалкая жизнь! Никола-угодник, подсоби и ты, не дай загибнуть вотще!

Чифу показалось, что в свистопляску естественных звуков бури вплелся странный