Гренс провел пальцем по смятой карте, лежащей на пассажирском сиденье.
Он решился. Он ехал к ней.
Через пару километров он остановится перед всегда открытыми воротами Северного кладбища, выйдет из машины, отыщет ее надгробие и скажет ей что-нибудь похожее на «прощай».
Мобильный телефон лежал под картой.
Гренс не вытащил его после первых трех сигналов, однако аппарат и не думал замолкать.
Дежурный.
— Эверт?
— Да.
— Вы где?
Знакомые интонации. Гренс начал соображать, как выбраться из окаменевшей пробки. Когда у дежурного такой голос, помощь нужна сию минуту.
— На Кларастрандследен. Еду на север.
— Вам приказано явиться.
— Когда?
— Срочно.
Эверт Гренс не любил менять планы.
Он любил, когда все идет своим чередом, любил заканчивать начатое, поэтому ему трудно было менять направление, когда он наконец собрался поехать.
Поэтому комиссар должен был бы вздохнуть, может быть — немного поупираться… Но он почувствовал — облегчение.
Ему не нужно ехать туда. Не нужно ехать прямо сейчас.
— Погодите.
Гренс помигал, высунулся на встречную полосу, собираясь развернуться через сплошную белую линию. Истерично засигналили еле успевшие затормозить водители. Гренсу надоели гудки, он опустил окно и выставил на крышу полицейскую мигалку.
Машины затихли. Водители съежились.
— Эверт?
— Я здесь.
— Это насчет Аспсосской тюрьмы. Вы знаете ее изнутри лучше, чем любой другой полицейский во всем лене. И вы нужны здесь, срочно, в качестве руководителя операции.
— Да?
— Положение очень серьезное.
Йон Эдвардсон стоял посреди красивейшего кладбища, раскинувшегося возле Аспсосской церкви. Двадцать минут назад он спустился с колокольни, оставив снайперов, которые уже дважды видели Хоффманна и заложников. Группа захвата могла вмешаться в любой момент, им нужно всего несколько секунд, чтобы взломать дверь или крышу и обезоружить террориста. Но пока заложники живы, он останется невредим, спецназ не станет рисковать.
Он огляделся.
Кладбище охранял патруль из Уппсальского полицейского округа, на обнесенной сине-белой лентой территории не было ни скорбящих, ни священника, ни церковного сторожа. Две машины прислали из Арланды, еще две — из Стокгольма, он поставил по одной к каждому углу тюремной бетонной стены. Сейчас в его распоряжении были четверо полицейских из Аспсосского округа, столько же — из Уппсалы, Арланды и Стокгольма; вскоре прибыли двенадцать остальных спецназовцев. Теперь на месте находились в общей сложности тридцать семь полицейских, готовых вести наблюдение, защищать, идти на приступ.
Йон Эдвардсон был напряжен. Он стоял на кладбище, изучая серую стену. Тревога, царившая за этой стеной, терзала душу и раздражала, он не мог понять, откуда она взялась, во всей ситуации было что-то… что-то неправильное.
Хоффманн.
Тот, кто стоял там, угрожая убивать заложников, вел себя очень странно.
За последние десять лет в шведских тюрьмах случалось по три-четыре случая захвата заложников в год; Эдвардсон помнил все эти случаи. Каждый раз на месте был спецназ, каждый раз — один и тот же предсказуемый сценарий. Однажды некий заключенный каким-то образом добыл самодельную брагу и крепко напился, потом проникся мыслью, что его оскорбляют и обходятся с ним несправедливо, и в первую очередь в том повинен женский персонал. Опьянение прекрасно подпитывает манию величия. Заключенный почувствовал себя способным на многое, сделался неуправляемым и захватил в заложники двадцатиоднолетнюю женщину (она заменяла находившегося в отпуске надзирателя), приставив ей к горлу ржавую отвертку. Потом была тревога, две дюжины прошедших специальное обучение полицейских со снайперскими винтовками, а решило все время. Через несколько часов бормотуха выветрилась из головы, похмельный страдалец с трудом, но сообразил, как на самом деле обстоят дела, и сдался полиции. Единственным результатом его бунта стали еще шесть лет, добавленные к прежнему сроку, и требование судьи сократить количество побывок домой.
Но Хоффманн в такую схему не укладывался.
По словам надзирателей, которых он запер в камеры, Хоффманн не находился под воздействием каких-то средств, он действовал продуманно, каждый шаг производил впечатление хорошо спланированного. Хоффманном руководили не импульсы, он явно преследовал какую-то цель.
Эдвардсон увеличил громкость рации, он распределял двенадцать новоприбывших спецназовцев: четверых — к дверям мастерской корпуса «В», монтировать микрофоны, пятерых — на лестницы с внешней стороны здания и дальше, на крышу, с дополнительным прослушивающим оборудованием, троих — в подкрепление к тем, кто уже контролировал лестницу.
Он приблизился к мастерской. Он закрыл кладбище.
Он сделал все, что сейчас было в его силах.
Следующий шаг — террорист.
Тяжелая, обитая металлом дверь на четвертом этаже Стокгольмского управления полиции была открыта. Гренс сунул свою служебную карточку в щель сканера, ввел четыре кодовые цифры и подождал, пока решетка поедет вверх. Шагнул в тесное пространство, дошел до бокса под нужным номером, открыл его собственным ключом, достал служебное оружие, за которое редко брался, и вставил полный магазин. Патроны с полостью в головной части, покрытой чем-то, похожим на кусочек стекла, — такие рвут в клочья. Потом Гренс заторопился в следственный отдел, замедлил шаг возле кабинета Сундквиста — есть дело, Свен, я хочу видеть вас с Херманссон в гараже через пятнадцать минут, и я хочу знать все, что есть в наших реестрах насчет номера 721018–0010, — и пошел дальше. Наверное, Свен что-то ответил. Гренс все равно его не услышал.
Кто-то передвигался по крыше.
Скрежет, шарканье.
Пит стоял возле кучи стекловолоконных пластин. Он правильно все рассчитал. Если бы стекловолокно осталось на потолке, оно приглушило, скрыло бы малейшие перемещения, которые сейчас происходили у него над головой.
Снова скрежет.
На этот раз — перед дверью.
Они на колокольне, на крыше, у входа. Сжимают кольцо вокруг него, Пита. Их теперь достаточно, чтобы наблюдать за тюрьмой и готовить штурм с нескольких точек сразу.
Хоффманн брал квадратные пластины стекловолокна и с грохотом бросал их к двери и на дверь, одну за другой. Те, кто стоит у двери с прослушивающими устройствами, должны понять: проникнуть в мастерскую стало труднее, вход забаррикадирован. Чтобы пройти, им понадобится лишняя секунда, дополнительное время, которое позволит человеку с оружием застрелить своих заложников.
Мариана Херманссон вела машину, сильно превышая скорость. Выли сирены и мигали синие отсветы; они уже успели отъехать на несколько миль к северу от Стокгольма. Ехали молча — может, думали о прежних захватах заложников, а может быть — о поездках в тюрьму, которые были частью повседневной следовательской работы. Какое-то время спустя Свен порылся, как обычно, в отделении для перчаток и нашел их — две кассеты с Сив и мелодиями шестидесятых. Сунул кассету в магнитолу, ведь они всегда так делали — слушали прошлое Гренса, чтобы избежать разговоров, равно как и мыслей о том, что говорить им особенно не о чем.
