чтобы она, столько у нас живя, мне не призналась. Это полная бессмыслица. Да она на нас и не похожа…
И тут меня посещает ужасная мысль, что он, возможно, прав, что миссис Пи тоже мне лгала, как и все остальные. Но эта мысль исчезает так же быстро, как возникла. Я знаю, что Майкл ошибается. Знаю, и все.
Майкл идет по проходу, но не обращает внимание на миссис Пи. Он переходит на бег, пытаясь догнать женщину в темном пальто, шмыгнувшую в вестибюль.
Теперь моя очередь замереть с недоуменно разинутым ртом.
– Догоните его, – приказывает миссис Пи и легонько подталкивает меня к двери. Я не шевелюсь, она толкает сильнее. – Догоните и выясните, в чем дело!
Я бегу за Майклом, но, достигнув двери часовни, не вижу ни его, ни незнакомки. Я верчу головой в разные стороны и нахожу Майкла: он застыл на пороге каморки слева, заслонив весь дверной проем. Мне не видно, кто внутри, но я предполагаю, что там спряталась женщина, за которой он бежал. Он загнал ее в нору, как терьер кролика.
– Майкл, в чем дело? – спрашиваю я, подходя.
Он не шевелится. Мне приходится привстать на цыпочки и заглянуть через его плечо. Каморка полна цветов в вазах. Приглядевшись, я понимаю, что все цветы искусственные, большей частью шелковые, но есть и пластмассовые. Наверное, их пускают в ход, когда родственники не приносят цветов. Я готова мысленно осудить людей, жалеющих цветов для гроба, но вовремя вспоминаю взявшиеся невесть откуда лилии.
Женщина забилась в угол, ей больше некуда деваться. Траурная одежда ей не по размеру, она тонет в этих серых застиранных одеяниях. Мы с ней одинакового роста, но она худее меня, ключицы выпирают, вокруг шеи впадина, плечи подняты, она обхватила их одной рукой и закрывает ладонью лицо. Я ищу знакомые черты, но пока не нахожу ни одной.
Майкл делает шаг в ее сторону, она пытается забиться еще дальше в угол.
– Мама? – произносит он так тихо, что я едва его слышу. – Это же ты?
Она поднимает на Майкла глаза и кивает.
Мой мир накреняется.
Майкл больше не колеблется, он подходит к незнакомке и обнимает ее. Думаю, она ждала чего-то другого, потому что пытается вывернуться, еще ниже опускает голову, но потом тоже раскрывает ему объятия – сначала робко, как будто боясь, что он исчезнет, а потом обнимает его изо всех сил. У Майкла дрожат плечи, но она стоит неподвижно, прильнув головой к его груди.
Я не знаю, что делать. Связь между ним и ею очевидна, несмотря на прошедшие тридцать лет. Но я ничего не чувствую. Не вижу в этой женщине ничего знакомого мне. Она мне такая же чужая, как любая случайная встречная на улице.
Они немного отстраняются друг от друга, и она ведет пальцем по его лицу, потом вокруг уха.
– Ты всегда так делала, когда я был маленьким, – говорит Майкл, и она в ответ улыбается. – Тебе нравилось, когда у меня были холодные уши.
Майкл больше не мужчина тридцати с лишним лет, он опять семилетний мальчик. Он бы сел ей на колени, если бы смог. Она гладит его по голове, убирает волосы со лба, задерживается на седеющих прядях. Какая неразлучная парочка! Можно подумать, что меня вообще рядом нет.
Я больше не могу этого вынести. Мне нехорошо, нечем дышать. Мне нужно на воздух. Я поворачиваюсь и натыкаюсь на Мэриэнн, вышедшую следом за нами из часовни. Я выбегаю в сад.
– Что происходит? Ты в порядке, Кара? – кричит она мне вслед.
Я спотыкаюсь на бегу, как котенок, только что открывший глаза. Нас ждет машина из похоронного бюро, водитель покуривает, опершись о капот. Увидев меня, он бросает сигарету, гасит ее носком ботинка и берет с крыши машины свою шляпу.
– Вы готовы ехать, мисс? – спрашивает он, когда я пробегаю мимо. Я не отвечаю.
Я сбегаю по ступенькам в сад. Остатки летней растительности выглядят жалко, пустая клумба побурела. Посередине лужайки стоит большая плакучая ива, уронившая к самой траве голые ветви. Летом на них была такая густая листва, что в ней можно было спрятаться. С каким удовольствием я сделала бы это в детстве! Я раздвигаю ветки и прижимаюсь лбом к жесткой коре ствола, медленно дышу, пока биение сердца не возвращается к норме. Оказаться бы сейчас далеко-далеко отсюда…
– Кара… – Я чувствую на своем плече чью-то руку. – С вами все хорошо, Кара?
Я узнаю голос миссис Пи, но продолжаю стоять, не разжимая век.
– Наверное, это страшный удар, – говорит она. – Ей надо было раньше с вами связаться, а не заявляться вот так, без предупреждения. Неудивительно, что вы сбиты с толку.
«Сбиты с толку»! Обожаю ее манеру выражаться, привычку все приуменьшать.
– Где она? – спрашиваю я, не оборачиваясь.
– Все еще внутри, с Майклом. Хочет увидеть вас. Не хотите – не ходите. Сейчас от вас ничего не требуется.
– Я хочу домой, – отвечаю я.
– Так тому и быть. Могу отвезти вас сама, если не хотите ехать с остальными.
Я киваю. От мысли о том, чтобы ехать вместе со всеми, меня тошнит.
– Тогда едем, – говорит она и обнимает меня за плечи. – Пойдем.
Она помогает мне подняться по ступенькам и ведет на стоянку. Я слышу, как меня зовет Майкл, но не оглядываюсь. Чувствую, как миссис Пи жестикулирует ему одной рукой, но не хочу знать, о чем они договариваются. Мне все равно, я просто хочу уехать. Миссис Пи открывает дверцу своей машины и осторожно сажает меня на сиденье, как будто боится, что я сломаюсь.
– Пристегнитесь, – напоминает она, как будто я тоже впала в детство. Я повинуюсь, неловко вожусь с пряжкой и наконец защелкиваю ремень.
Она едет медленно, учитывая место, где мы находимся, но не притормаживает, когда мы минуем мою родню, и я признательна ей за это. Я опускаю голову, но все равно вижу, как они стоят мрачной сплоченной кучкой.
Дом встречает нас холодом и темнотой. Небо затянули тучи, может пойти дождь. Еще не наступило время обеда, но такое чувство, что уже скоро ночь. Миссис Пи включает свет и отопление, я слышу, как начинает работать бойлер.
– Вам лучше сесть. Я заварю хороший чай.
Она ведет меня в гостиную. Я в полном оцепенении и рада, что она меня тормошит. Я опускаюсь на край дивана с таким чувством, будто в любой момент нужно будет вскочить. Напротив меня стоит пустое отцовское кресло. Меня разбирает злость. Как он посмел так поступить со мной,
