class="p1">– Да, обязательно.
– Хорошо. Ну, идем. Нас ждут.
Я подчиняюсь старшему брату, он ведет меня вниз по лестнице, провожает к машине. В бледно-голубом небе висит, как серебряная монета, зимнее солнце. Разве похороны не должны происходить в дождь или, по крайней мере, при сильной облачности? Такой ясный день впервые за несколько недель – это даже неприлично.
Огромный катафалк черный, как ночь. Мэриэнн и дети уже сидят сзади. Мы с Майклом устраиваемся на среднем ряду, сотрудник похоронного бюро терпеливо ждет, пока мы усядемся, чтобы закрыть дверь. Я, влезая, замечаю пятно на рукаве его черного пальто. Больше всего это похоже на детскую рвоту, но сама мысль, что этот мрачный человек способен возиться с малышом, так невероятна, что я с трудом удерживаюсь от смеха. Он замечает мое внимание к пятну и прячет руку за спину, отчего становится похож на полицейского. Это еще смешнее. Я кусаю губу и заставляю себя вспомнить, где нахожусь.
Крематорий расположен совсем недалеко. Девочки стараются сидеть спокойно, но я все равно слышу, как они перешептываются. Когда мы подъезжаем, предыдущая похоронная процессия только-только завершила прощание со своим покойником. Они выглядят так, как надо: все строго в черном, все опираются друг на друга, уходя с поникшими головами.
Мы выбираемся из машины и молча заходим в пустое помещение. Там не меньше двух десятков рядов, в церкви это называлось бы скамьями. В центре сидит Брайан, водитель автобуса из Центра помощи престарелым «Липы», рядом с ним двое стариков – их я не узнаю, но предполагаю, что это знакомые отца по «Липам». Вдруг их цель – попировать на поминках? Меня подмывает предупредить их, что поминок не будет, чтобы они потом не разочаровались, но не исключено, что они сами уйдут сразу после службы. В передней части зала сидит Бет. На ней самая темная одежда, какую она смогла найти, но ее загар не вяжется с траурной обстановкой, отчего само ее присутствие кажется неуместным. При виде нас она широко улыбается и пересаживается, чтобы я села между ней и семейством Майкла. Мы занимаем половину ряда.
Вот и все скорбящие по моему отцу. Слышна музыка, похожая на религиозный гимн, но я не узнаю мелодию. Отец, наверное, ее узнал бы. Я ищу глазами орган или фортепиано, но не нахожу, скорее всего, это запись. С новым острым приступом вины я понимаю, что должна была бы сама выбрать произведение, что-то значившее для отца. Неважно, что я понятия не имею, что бы это могло быть.
Мужчины из похоронного бюро медленно проносят гроб по проходу и осторожно ставят его перед бледно-серой шторкой, за которой, насколько я понимаю, прячется кремационная печь. На дубовой крышке гроба лежит простой букетик белых лилий. Это я его заказала или они сами позаботились о букете, сжалившись над покойником, оставшимся без цветов? Не знаю.
Появляется священник, первым делом он смотрит на часы, проверяя, есть ли у него время до начала службы. Молитв не предполагается – отец не был верующим, хотя и знал гимны, чтения Библии тоже не будет. Мне странно отсутствие Бога на прощании, возникает чувство, что без ритуала похороны лишаются законной силы. Но отец ничего иного не пожелал бы. Не звучит и надгробных речей. Мы с Майклом обсудили эту тему и согласились, что в них нет нужды. Что мы сказали бы? «Здесь лежит наш отец, вычеркнувший из нашей жизни нашу мать, солгавший нам, что она умерла»?
Бедняга священник не знает, как ему быть.
– Мы собрались здесь сегодня, – говорит он, – чтобы проститься с Джозефом Фернсби, отцом Майкла и Кары, дедом Эсме и Зары. Да покоится он с миром.
Он смотрит по сторонам – вдруг кому-то захочется высказаться, потом кивает. Шторки разъезжаются, гроб медленно ползет и исчезает из виду. Эсме что-то спрашивает, Мэриэнн велит ей сидеть тихо. Вот и все. Его больше нет. Я чувствую скорее оцепенение, чем печаль. Я беру руку Майкла в перчатке. Он слабо пожимает мне пальцы, и этого достаточно для запуска цепной реакции. В горле у меня встает ком, лицо кривится, из глаз текут слезы. Майкл дает мне свежевыстиранный носовой платок, но я пользуюсь бумажными салфетками, которые заранее положила в карман пальто. Бет кладет голову мне на плечо. В этом коконе, между братом и подругой, мне ничего не угрожает.
Мы долго сидим так. Я слышу, как встают и уходят старики и Брайан. Один из них что-то недовольно ворчит. Я знаю, что должна нагнать их и поблагодарить за то, что пришли, но мне не хочется шевелиться. Мэриэнн, словно читая мои мысли, встает со скамьи и заводит с ними беседу. Они приносят соболезнования и уходят. Мы трое остаемся сидеть. Девочки шепчутся.
– Пора, наверное, – говорит через несколько минут Майкл. – Не надо где-нибудь расписаться перед уходом?
Я отвечаю смехом, больше похожим на кашель.
– Ты в своем репертуаре, – говорю я. Он вопросительно приподнимает бровь. – Все позади, мы можем идти. Нас отвезут домой.
Мы встаем и идем к выходу. Снова включается запись, музыка звучит из колонок в углу. Я вслушиваюсь, но так и не узнаю ее: это нечто вкрадчивое, но не вызывающее ассоциаций, написанное, должно быть, как раз для таких случаев. Любопытно, кто зарабатывает сочинением этих банальных, не западающих в душу мелодий.
Помещение пустеет, только в паре рядов от нас остается сидеть с опущенной головой женщина. Мы идем в ее сторону, она поднимает голову, и я узнаю миссис Пи. Я совсем про нее забыла, хотя была уверена, что она придет. Теперь я хочу пригласить ее к нам, чтобы она познакомилась с Майклом. Дома я еще раз ее поблагодарю и постараюсь договориться, чтобы мы не теряли связь.
– Я так вам благодарна за что, что вы пришли, – говорю я. – Поедем к нам, там мы…
Я замираю, видя, как вздрогнул Майкл. Его лицо мертвенно-бледно, челюсть отвисла.
– Мама?.. – бормочет он.
50
Я перевожу взгляд с Майкла на миссис Пи и обратно.
– Нет, Майкл. Это Анджела Партингтон. Она сиделка, я тебе про нее рассказывала, это ее я пригласила ухаживать за отцом. Она фантастический специалист, без нее я бы ни за что не…
Но Майкл все так же на нее таращится, качая головой.
– Мама, – повторяет он.
Миссис Пи смущена не меньше меня. Майкл идет к ней по проходу. Я в полном замешательстве. Почему он принимает миссис Пи за нашу мать? Я хорошо ее знаю и не могу представить,
