об особенностях наций, и не дай Бог, рас. А особенности-то есть, все народы разные! И как, скажи на милость, в следственном деле, в международной разведке и контрразведке, обойтись без этих знаний? Весь этот политес приведёт нас к тому, что наши ведомства выродятся, уже вырождаются, не справляются с новым временем, и скоро нас захватят азиаты. Вы захватите.
– Мы?
– Ну да, Поль! Я ведь работал с русскими! Заметь «с», а не «против» или «на». Это была совместная работа и весьма продуктивная, у меня там остались хорошие друзья, замечательные коллеги… Но! Тогда-то я и понял, что вы самый обманчивый народ на свете! Мы, европейцы, покупаемся на ваши белые лица, светлые глаза, театры, музыку, литературу… Нам кажется, что вы такие же, как мы, и действовать вы будете цивилизованно, предсказуемо, как и положено европейцу, но не тут-то было! Внутри вы азиаты – тёмный взгляд, сросшиеся брови, нечесаные патлы и колчан за спиной. Ты сейчас сидишь на моей крыше, мне с тобой так хорошо в этот вечер, я чувствую себя в безопасности и ты очень милый юноша, Поль, это правда. Но, когда ты, по твоим же словам, поговоришь с ней, во всём разберёшься и найдёшь виновного, ведь ты не будешь действовать так, как это сделал бы я – не пойдёшь в полицию, в газеты и правительство, чтоб добиваться справедливости, во что бы то ни стало, день за днём, год за годом… Ты будешь и дальше решать свои вопросы сам, и чем всё это закончится одному Богу известно… Слова здесь ни к чему, тебя не остановишь, я это знаю, но совет всё-таки могу тебе дать – недаром же я столько лет ловил ублюдков и предателей, да и руки у меня не совсем чистые, к сожалению. В этом мире вся радость, всё счастье и наслаждение от женщин, и всё зло тоже от них. Предает всегда та, которую больше всех любишь, которой веришь, как себе. Запомни это, мальчик, и да поможет тебе Всевышний…
…Макс, пьяный и уставший, но невероятным образом сумевший уйти на время, отдохнуть, от своих чёрных мыслей, ранним утром, на Лионском вокзале Парижа, сел в поезд и беспробудно проспал все четыре часа пути, откинувшись в удобном кресле. В Гренобле, сойдя с поезда, он взял такси и поехал к северной окраине города, весь в думах и тревогах, не глядя по сторонам, и лишь однажды зацепившись взглядом за знаменитый фуникулёр.
Ни тихой улочке, уже почти что пригорода, такси остановилось. Макс расплатился, вышел, огляделся, сверил адрес. Он был на месте. Между двух больших участков с добротными, зажиточными домами, был втиснут прямоугольный клочок земли с маленьким, почти игрушечным домиком. На террасе крыльца сидела женщина и смотрела на Макса. Он помахал ей рукой, пошёл к воротикам:
– Madame… Puis-je entrer…
– Veilles entrer, – сказала женщина высоким голосом.
Макс открыл воротики, прошёл по короткой тропинке к крыльцу, остановился. Женщина внимательно смотрела на него сквозь круглые очки без оправы. Она сидела в инвалидном кресле, точь-в-точь таком, с каким встречал Лёню Роберто несколько дней назад в аэропорту. Она была очень полной, её наполовину седые волосы были зачёсаны назад и собраны в жидкий пучок на затылке. По лицу расползлось винное родимое пятно, заливая всю правую щёку, часть подбородка и висок. На коленях у неё дремала грязно-бежевая болонка. Болонка дёрнулась, подняла глаза на Макса, лениво зарычала. Макс откашлялся:
– Madame! Je m’appele Pavel Maximoff. Tu… Tu… Eugenie Bonier?
– Pavel Maximoff? – она вдруг весело рассмеялась и сразу как-то вся помолодела, а потом, нежданно-негаданно, произнесла на очень хорошем русском, – Вы из России? Ещё один сын моего весёлого папаши?
Глава 8
В своей крохотной кухне, очень и очень полная, в инвалидном кресле, она поворачивалась неожиданно ловко и быстро. Приготовила им кофе со сливками, с карамелью, дотянулась до довольно высоко закреплённой полочки, сняла оттуда жестянку с масляным печеньем, из шкафчика достала стеклянную банку с разноцветными воздушными зефирками, с улыбкой посмотрела на стоявшего в дверях Макса:
– Теперь Вы можете войти. Садитесь на этот табурет. Мы прекрасно здесь поместимся.
Макс благодарно кивнул, сел. Отпил кофе, съел печенье, зефирку. От приторной сладости заныли зубы.
– Очень вкусно… Эжени, вы живёте одна?
Она кивнула, набивая рот печеньем:
– Да. Ещё, конечно, Эсмеральда, – она с любовью посмотрела на кудлатую болонку, дремлющую возле её кресла, – Я справляюсь – ноги не парализованы, я даже могу стоять несколько минут. Этого достаточно, чтоб обслуживать себя самой.
– Чем Вы занимаетесь?
Она усмехнулась:
– Живу так, как хочу и приношу пользу людям. Такое ведь сейчас днём с огнём не сыщешь. Я работаю секретарём в благотворительном обществе помощи беженцам с Востока. Но, как вы сами, наверное, догадываетесь, я не тот секретарь, который варит кофе, встречает посетителей и носится с бумагами по офису. Я занимаюсь настоящей работой – на мне контакты с прессой, я добиваюсь встреч с чиновниками, кого-то пристраиваю на ночлег, кому-то нахожу работу, постоянный кров… Давайте ещё по чашечке? Мне кажется, я пожалела карамели, что-то кофе жидковат… Сейчас приготовлю по-другому! Будете?
Макс отчаянно замотал головой.
– А я выпью…
Отпив от второй чашки, она довольно вздохнула:
– Теперь такой, как надо! Павел… почему Вы решили, что Бонье Ваш отец?
Макс пожал плечами, и прямо, ясно, глядя ей в глаза, сказал:
– Это лишь мои догадки. Бабушка перед смертью на что-то такое намекала. Я долгие годы не вспоминал об этом, а в последнее время стал задумываться.
– Что ж, я не удивлюсь! ПапА был хорош собою в молодости и сверхлюбвеобилен. То, что у Вас зовут «ходок». Я даже предположить не возьмусь, сколько моих братьев и сестёр рассеяно по свету! Но почему вы приехали ко мне?
– Как я понимаю, вы его единственный ребёнок, рождённый в браке?
– Это так. Он, насколько мне известно, предпочёл больше не жениться и свободно путешествовать по постелям, – со смехом сказала Эжени.
– А когда вы его видели в последний раз?
– Я никогда его не видела. Ну, если не считать, конечно, первые пару месяцев моей жизни, когда он ещё оставался с моей матерью и хоть как-то её поддерживал. А потом он в один день собрался и ушёл. Понимаете, моё уродство так не шло к его жизни, к его представлениям о себе самом. Он просто не мог выйти на прогулку с ребёнком, имеющим такое вот лицо. Нет-нет, не опускайте глаз! Я давно всё это пережила, и думать забыла о своём беспутном папаше. А вот
