В феврале 1916 года Петена отправили защищать город Верден – важнейшее место на всем фронте, укрепленное несколькими десятками мощных фортов. Тогда еще никто не знал, что Верденское сражение станет одним из самых страшных и кровопролитных в истории Первой мировой войны, а позже будет восприниматься как «битва битв», великий символ – для кого-то бессмысленной кровавой бойни, для кого-то стойкости французской армии. А символом этого сражения станет Петен.
Он появился здесь в тот момент, когда германская артиллерия беспрерывно обстреливала город и окружавшие его укрепления, немецкие солдаты уже захватили несколько важнейших фортов, а среди французов царили растерянность и уныние. Петен навел порядок, вдохнул во всех уверенность, реорганизовал оборону.
Немецкие солдаты находились под Верденом почти бессменно в течение всего сражения, длившегося с февраля по декабрь 1916 года. Когда потери полка становились слишком велики, его просто доукомплектовывали новыми силами. А Петен хотел, чтобы его силы всегда были свежими. Единственная незанятая немцами дорога, которая вела к Вердену, была превращена в беспрерывно функционирующую транспортную артерию. Грузовики с боеприпасами, оружием и солдатами шли по ней с интервалом в 15 секунд. Если грузовик застревал (а дорога быстро превратилась в море грязи), его просто сталкивали на обочину – чинить времени не было. Зато французские солдаты находились под Верденом не больше пяти дней – потом уцелевших отводили на вторую линию, а через несколько дней в тыл. На их место приходили другие.
Популярность Петена была невероятна – как написал один историк, есть два взгляда на то, кто обеспечил победу французов под Верденом: командующие и политики считали, что генерал Нивель, атаковавший любой ценой, а все солдаты – что Петен. Неудивительно, что через год, когда во французской армии начались массовые солдатские бунты, к войскам отправили именно Петена, который, с одной стороны, строго наказал зачинщиков, а с другой, смог успокоить солдат, отменил кровавые и бессмысленные атаки, разрешил многочисленные увольнительные для поездок домой (и прежде всего бунтовщикам) – и продолжил военные действия.
После войны его торжественно сделали маршалом, политикой он подчеркнуто не занимался, вроде бы делал то, что ему приказывали, например участвовал в грязной колониальной войне в Марокко – и, кстати, действовал там очень жестко, – потом занимался организацией обороны Франции. Петен был одним из тех, кто разрабатывал план строительства линии Мажино – системы укреплений на границе с Германией. В это строительство были вложены огромные средства, считалось, что укрепления спасут Францию в будущей войне. Правда, линию Мажино не стали продлевать вдоль границы с Бельгией, а это сделало ее бессмысленной – именно через Бельгию в 1940 году во Францию вторглись основные немецкие силы. Петен, кстати, об этом предупреждал. Еще он какое-то время служил послом в Испании, писал книги – и даже был с почетом избран во Французскую академию.
Взглядов он всегда придерживался консервативных, но при этом, например, еще в молодости сомневался в виновности Дрейфуса – неожиданная позиция для военного. Впрочем, защищать Дрейфуса он не стал: интересы армии были для него на первом месте. В 1930-е годы Петен подписал петицию в защиту немецких евреев, но при этом явно был настроен крайне националистически, опасался влияния масонов, коммунистов, очень не любил левых и не скрывал этого. Разнообразные ультраправые считали его прекрасным кандидатом на роль диктатора, но сам маршал вроде бы ни на что подобное не претендовал.
Пьер Лаваль был моложе маршала Петена, и жизнь его складывалась совершенно иначе. Он родился в 1883 году, к моменту вторжения нацистов во Францию ему было 57 лет. Он происходил из зажиточной буржуазной семьи, его отец содержал гостиницу и торговал лошадьми. Сын получил прекрасное образование и стал адвокатом, то есть значительно поднялся по социальной лестнице. Когда ему было за 40, он даже смог купить замок неподалеку от родного городка.
Как многие фашиствующие или просто фашистские политики ХХ века, он начинал свою карьеру среди левых: был социалистом, поддерживал борьбу профсоюзов, как адвокат защищал бедняков. Во время Первой мировой Лаваль был освобожден от военной службы по состоянию здоровья и, соответственно, не хлебнул горя под Верденом или Соммой. К этому времени он был уже известным политиком, придерживавшимся пацифистских взглядов.
После войны его карьера резко пошла вверх: он занимал важные государственные посты, несколько раз оказывался премьер-министром, правда ненадолго. Одновременно с этим он очень успешно вкладывал деньги в различные предприятия, богател, какое-то время владел несколькими газетами – сегодня мы назвали бы его медиамагнатом.
В 1930-е годы Лаваль был очень популярен, избиратели восхищались его поведением, простым, иногда даже простонародным языком и шутками. Его с восторгом называли хитрецом, который устроился так, что даже его фамилия Laval одинаково пишется справа налево и слева направо.
Его признавали и на международной арене: в начале 1930-х он так активно (правда, без особого успеха) вел переговоры с США, Великобританией и Германией, пытаясь решить вопрос о положении Германии в мире, что в 1932 году журнал «Тайм» поместил его портрет на обложку и назвал человеком года. По иронии судьбы, кроме него этой чести удостоился еще только один француз – генерал де Голль.
После Первой мировой Лаваль порвал с социалистами, какое-то время входил в правое правительство, но в общем-то ни в каких ужасных делах, которые могли бы предсказать его будущие действия, замечен не был. Больше всего его волновал вопрос, как обеспечить безопасность Франции и не допустить начала новой войны с Германией. Он встречался с Муссолини, очевидно рассчитывая на то, что сближение с Италией укрепит позиции Франции, ездил в Москву и вел переговоры со Сталиным, общался с Герингом и обсуждал с ним франко-германские отношения. Но все это еще не преступление. Другие французские и английские политики шли намного дальше: вспомним о Мюнхенском соглашении, отдавшем Гитлеру часть Чехословакии и фактически открывшем перед ним возможность новых захватов. Лаваль, кстати, не одобрял то, что произошло в Мюнхене, считая этот договор излишней уступкой Гитлеру.
Но большей угрозой ему казались коммунисты. Он выступал в поддержку Франко во время гражданской войны в Испании и неоднократно говорил о том, что Франция будет спасена от коммунистического переворота благодаря усилению национальных сил. В частности, он возлагал надежды на маршала Петена как на символ военных побед Франции и ее национального объединения.
В общем, за два десятилетия между мировыми войнами Лаваль, как и многие в то время, из социалиста превратился в националиста и приобрел большую популярность.
Роберу Бразильяку в 1940 году был всего 31 год – это человек совсем другого поколения. Он родился в 1909 году в семье военного, а в 1914 году уже осиротел, так как лейтенант Бразильяк погиб в Марокко, сражаясь за сохранение французской колониальной империи. Мать Робера снова вышла замуж за преуспевающего доктора, и послевоенные годы прошли для молодого человека вполне комфортно. Он прекрасно учился, явно был склонен к гуманитарным наукам и уже в 15 лет начал публиковаться в родном Перпиньяне. Позже он отправился в Париж, учился в престижном лицее Людовика Великого, потом в знаменитой Эколь Нормаль, с головой погрузился в интеллектуальную жизнь, много писал. В 1939 году его выдвигали на Гонкуровскую премию – он ее, правда, не получил, но само выдвижение говорит о том, как высоко оценивали его произведения.
