На словах план был хорош, но на практике я напросился на проблемы уже в тот момент, когда обратился к Сэлу за помощью.
– Они же не будут упекать вас за решетку после каждого нашего выступления? – спросил меня Ли Отис тихо, но с торжествующим блеском в глазах.
– Я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы этого больше не случилось, – заверил я паренька.
Я посмотрел на часы. Эстер находилась в уборной уже десять минут.
– Чего она так долго? – пробормотал я.
– Это же Эстер. Она особенная. Или вы этого не заметили? – вернулся из своей временной молчаливой отлучки Мани и открыл дверцу машины, собираясь выйти. – Пойду гляну.
И в этот миг Эстер выскочила из двери с табличкой «Ж» и почти бегом бросилась к нам, не обращая внимания на сумочку, ударявшуюся о ее ноги. У меня внутри все перевернулось. Я поспешил завести мотор, готовый сорваться с места, как только она сядет в машину.
– Я слышала «Ни одного парня»! – выдохнула Эстер, приземлившись на пассажирское сиденье и хлопнув дверцей.
– Черт с ним, Эстер, – прошипел Мани. – Ты меня напугала.
– У них там вмонтированы динамики. И вообще уборные классные. Все чисто. И мыло хороше. – Покончив с лирическим отступлением, Эстер вернулась к главной теме. – Я только открыла губную помаду, как диджей произнес: «Сороковую строчку в чарте на этой неделе заняла новая песня от новоиспеченного бенда. Это ’’Мне не нужен ни один парень” в исполнении “Майнфилда”».
– Сороковую строчку? – ахнул Элвин, с шумом закрыв газету. – Мы попали в «Топ-40»?
– Мы в «Топ-40»! – вскричала Эстер, смеясь и стуча об пол ногами.
Я уже вел машину.
– Теперь ребята в «Мотаун» точно возьмут Бенни, – ликующе хмыкнул Ли Отис. – Кого волнует мафия, когда вы в клубе «Топ-40»?
У «Топ-40» не было пулеметов и политиков в карманах, но я промолчал.
– Меня интересует только одно: когда нам станут платить? – заявил Мани, но и он улыбался тоже.
* * *
Студия звукозаписи «Мотаун» располагалась в гараже двухэтажного белого дома на Вест-Гранд-бульвар в Детройте. Кухня, примыкавшая к гаражу, была переделана в аппаратную, и именно над ней проживала семья Берри Горди – младшего. «Интересно, они когда-нибудь обретают тишину и покой?» – невольно подумал я. Студия гремела сутки напролет, извергая музыку, как конвейерная линия. Через пару лет после того, как Берри открыл ее в январе 1959 года, я побывал в ней несколько раз. Но никогда не заявлялся без предварительной договоренности. И никогда не чувствовал себя таким неподготовленным.
Мы подъехали к студии немногим позднее полудня. Во вторник, 15 декабря. Ее стены уже сотрясали взрывные вибрации, а нам в глаза сразу бросилась табличка над двумя дверями, разделенными большим застекленным окном. На ней витиевато изогнутыми буквами было выведено: «Хитсвилл США». Длинную дорожку к студии выстилал бугристыми сугробами снег, а снеговик у входа вызывал сочувствие своим жалким видом. Он явно сильно пострадал от оттепели, потеряв не только нос, но и руки. Глубокая морщина кривила на его лице гримасу отчаяния. Он выглядел в точности, как ощущал себя я. «Может, попросить Элвина прочитать одну из его молитв?» – пришло мне вдруг на ум. Но вместо этого я окликнул его брата:
– Мани!
– Что? – отозвался он.
– Прокатись на машине по кварталу пару раз.
Типичная реакция Мани – подозрительность – не заставила себя ждать.
– Зачем?
– Хочу убедиться, что Берри тут, до того как мы все туда потащимся, – объяснил я, проведя пальцами по волосам. Все пряди были на месте, прическа в порядке, а вот грудь не на шутку терзало волнение.
– Яс вами! – заявил Ли Отис, пытаясь перелезть через Элвина.
– И я! – воскликнул тот, спешно вылезая из машины. – Лучше подожду на свежем воздухе. Может, даже прогуляюсь…
Эстер подкрасила губы помадой, пригладила волосы, всунула свои маленькие ступни в волшебные туфли на каблуках и тоже открыла дверцу.
– Вы как дети малые. Я хороший водитель, – пробурчал Мани. – Но я тоже пойду с вами, Ламент.
Закрыв глаза, я прочитал строчку из молитвы Элвина, запавшую мне в душу, – она понравилась мне больше, чем молитвы по четкам: «Избави нас всякого страха и приумножь нашу веру в себя…» Мимо нас проехал автомобиль и остановился у бордюра; собравшись с духом, я вылез следом за ребятами из машины.
– Ба! Бенни Ламент! – прорезал воздух мужской голос. – Это ты, парень?
Смоки Робинсон был долговязым, худощавым, с острыми скулами и светлыми глазами, резко выделявшимися на фоне его желтовато-коричневой кожи и темных, безупречно уложенных волос. Он был молод. Мы подружились сразу, хотя я был старше его на целых 10 лет. Возможно, благодаря общей неустанной потребности создавать музыку, а может быть, в силу присущей нам обоим целеустремленности и четкого понимания того, что мы оба хотим делать, мы понимали друг друга прекрасно. Я представил Смоки Элвину, Мани, Ли Отису и Эстер. Когда Смоки взял ее руку, его глаза округлились, а на щеках появились ямочки.
– Я тебя понимаю, – пробормотал он, бросив на меня многозначительный взгляд. – У нас совещания по пятницам. Но кое-кому завтра предстоит давать концерт в Гранд-Рапидсе. Поэтому мы собираемся сегодня, – пояснил Смоки. – Прямо сейчас, кстати. Берри будет рад тебя видеть. Заходите. Заходите внутрь. Я чуток опаздываю, но теперь у меня появилось оправдание, – ухмыльнулся он.
Мы последовали за Смоки по дорожке к бетонному крыльцу, выпиравшему наростом под двойными дверями. По пути Смоки обернулся и посмотрел на меня.
– Мы видели вас в новостях. Что, черт подери, случилось с вами в Питтсбурге? Тут уже все о тебе судачат, Ламент.
Я лишь потряс головой и взял Эстер за руку. Мне и так предстояло все объяснять в скором времени, и хотелось отделаться одним разом.
Берри Горди был жизнерадостным, пышущим энергией мужчиной с искрометной улыбкой, заставившей даже Элвина улыбаться еще шире. «Улыбаясь, вы можете сказать любому человеку все что угодно», – любил шутить Горди, но сам он глупцом не был. Берри сидел во главе большого стола для переговоров, но, когда мы вошли в комнату следом за Смоки, он испустил возглас удивления и поднялся для приветствия.
– Глядите, кого я встретил на улице! – воскликнул Смоки. – Бенни Ламент собственной персоной! А на тот случай, если кто-то из вас не знает Бенни, я вам скажу: с кем он только не играл и для кого только не писал песен! Включая некоторых из нас.
Стол был рассчитан по меньшей мере на дюжину человек. Но заняты были всего семь стульев. Остальные – свободные – отставлены к стене. Я узнал отца Берри, Горди-старшего, которого Берри звал иногда, как и я своего, «па», и его старшую сестру, тезку Эстер, хотя тот и обращался к ней «миссис Эдвардс». Все прочие лица, кроме Смоки, были мне незнакомы. Я знал нескольких студийных музыкантов, но никогда не присутствовал на их производственном совещании. Хотя, судя по всему, большинство сидевших за столом доводились Берри родней. Их выдавало явное сходство – широкие улыбки, круглые носы, теплые глаза и белоснежные зубы. Все эти люди производили приятное впечатление – умные, амбициозные и, без сомнения, трудолюбивые. И понимание того, во что я могу их втянуть, на миг поколебало мою решимость. Я представил Эстер и ее братьев и извинился за вторжение, но Берри пригласил нас присесть и, пока мы устраивались на стульях вдоль стены, забросал меня вопросами. Увы, не так я представлял себе наш разговор. Я думал пообщаться с Берри наедине, но рассчитывать на это явно не приходилось.
