Гидеон судорожно сглотнул. Его переполняли эмоции.
— Ты знаешь, что Пенрин всегда будет тебе домом.
Неадекватная плата за беззаветную преданность.
Талливер ухмыльнулся:
— Идет, начальник. На это я и рассчитывал. Тихая спокойная жизнь на берегу моря в старости вполне меня устраивает. Хотя так было не всегда.
Гидеон рассмеялся. Он не помнил, когда на душе у него было так легко, как сейчас. Он похлопал Талливера по плечу. Еще один жест, о котором он не мог помыслить еще вчера. Сердце его билось часто-часто от смешанного чувства тревоги, волнения и предвкушения чего-то радостного.
— Я должен отвезти тебя в Пенрин, — сказал Гидеон.
Он обнял ее за талию, поднял и усадил верхом на Хана.
Она засмеялась, затаив дыхание, и быстро, со сноровкой прирожденной наездницы, выправилась в седле.
— Похоже, мне слова не давали.
— Еще бы! — Он сделал вид, будто не заметил ее удивленного взгляда, и, обернувшись к сэру Джону, вновь пожал ему руку. — Приходите ко мне завтра, и мы все расставим по полочкам.
— Желаю вам хорошо провести день, сэр Гидеон, леди Чариз.
В глазах судьи плясали озорные огоньки. Очевидно, он не забыл, что такое быть молодоженом.
Гидеон сунул ногу в стремя и перекинул другую ногу через круп коня. Конь заплясал под весом двух седоков, но Гидеон быстро привел его в чувство.
Чариз сидела в седле перед Гидеоном, прислонившись спиной к предплечью мужа. Юбки ее закрывали бок коня, струились каскадом. Гидеон купался в ароматном тепле. Она была без шляпы, и бронзовые пряди щекотали ему подбородок.
Взмахом руки поблагодарив Акаша, который наблюдал за ними с едва заметной улыбкой, Гидеон пустил Хана в легкий галоп по тропинке, ведущей в Пенрин.
— Это самоуправство, — сказала Чариз довольно сухо, когда они отъехали от толпы.
Он засмеялся и крепче обнял ее.
— Черный Джек живет в моей крови, верно?
Он пустил коня шагом. Желание скорее добраться домой и получить подтверждение того, что она принадлежит ему, лихорадило кровь. Но он не был варваром, даже если сейчас и ощущал себя таковым. Им надо поговорить, прежде чем он уложит ее в кровать.
Чариз посмотрела ему в глаза:
— Значит ли это все, что ты больше не хочешь меня прогонять?
Гидеон почувствовал, что краснеет.
— Я никогда не собирался тебя прогонять.
— И тем не менее это входило — входит—в твои планы.
Она не позволит ему увернуться от этого разговора. Он знал, что ему придется положить сердце к ее ногам. Видит Бог, это его долг. До сих пор он вел себя с ней как самовлюбленный болван.
— Да, именно это нам предстоит обсудить.
Чариз вскинула брови:
— Да?
— Я думаю… Мне кажется… Я надеюсь…
Гидеон замолчал. Черт, он лепечет, как не выучивший урок школьник. Он сделал глубокий вздох, попытавшись собраться с мыслями.
— Кажется, я преодолел свою… проблему.
Он никогда не пытался выразить словами тот ужас, который душил его, когда в голове у него начинали завывать призраки Рангапинди. Про себя он всегда называл свой недуг демонами, но сейчас, в ясном свете дня, это описание казалось ему слишком мелодраматичным.
— Я знаю, — сказала Чариз.
Гидеон раздраженно вздохнул:
— Черт, по тебе не скажешь, что ты этому очень рада.
— Конечно, я рада.
— Или удивлена.
— Ты забываешь, что я видела тебя в шахте. Я никогда не встречала человека, который лучше владел бы собой. Несмотря на то, что ты был связан и избит. — Тон ее смягчился. — Что произошло, Гидеон?
— Трудно объяснить. — Он замолчал, подыскивая слова. — Все это началось тогда, когда я научился прикасаться к тебе. Тогда мой мир изменился.
— И после всего этого я едва не потеряла тебя, когда ты остался заложником у моих сводных братьев.
Он ясно слышал гнев в ее голосе и видел гневные золотистые искры в ее глазах.
— Я готов был умереть, только бы с тобой не случилось ничего плохого. Ты это знаешь.
— Ты говоришь, что ты не герой, — с горечью заметила Чариз.
— Я всего лишь человек, Чариз. Но я не могу не защищать тебя. Это как инстинкт, который сидит во мне. Я не мог бы оставить тебя в беде, даже если бы хотел. — Он понизил голос почти до шепота. — Чариз, давай помиримся.
— Полагаю, я тебя прощу. — Глаза ее подернулись таинственной дымкой. — Со временем.
Время пришло. Он знал, что счастье его зависит от того, что произойдет в ближайшие несколько минут.
— Давай прогуляемся. До дома недалеко.
За следующим холмом они увидят Пенрин. Их дом.
Он остановил Хана и соскочил на землю. Затем спустил Чариз. Ладони его задержались на ее талии, и ему снова захотелось ее поцеловать. Но вначале они должны уладить все разногласия. И затем, да поможет ей Бог, всю следующую неделю она проведет в его постели.
Нет, черт возьми. Весь следующий месяц.
Они пошли по тропинке, покрытой бурой прошлогодней травой. Солнце сияло над их головами, обещая скорый приход настоящей весны.
Некоторое время они шли рядом, плечо к плечу. Гидеон вел присмиревшего Хана. Гидеон снял перчатки и схватил ее за руку. Он пытался сопротивляться желанию прикоснуться к ней, но не мог. Память о ней, о ее голосе, о ее лице, о ее нежности — вот то, что поддерживало его всю долгую бессонную ночь, проведенную в плену. Она была ему нужнее, чем воздух.
Чариз сжала пальцами его израненную, в шрамах ладонь с такой нежностью, что его переполненное любовью сердце едва не остановилось. Несмотря на бушевавшее в нем желание, он не хотел нарушать этой тихой идиллии. После всех недомолвок, боли и отчаяния эта умиротворенность воспринималась как высшее благо.
— Гидеон, что произошло там, в шахте?
— Я снова обрел себя. — Точнее он выразиться не мог. — Ты изменила меня. Воспоминания о тебе помогли мне не сойти с ума. И по мере того как шло время, я обнаружил, что темнота — это всего лишь темнота, а люди всего лишь люди. Дикие причуды моего воображения… исчезли.
Он смог выразить словами ускользающую мысль. Каким еще словом он мог описать произошедшую с ним перемену.
— Случилось чудо.
— Нет. — Голос ее звучал хрипло, как бывало всегда, когда ее переполняли глубокие чувства. — Это не чудо. Это твое мужество развеяло бурю. Ты смог посмотреть в лицо своим страхам, когда отдал себя в руки моих сводных братьев ради меня.
Права ли она? Узнает ли он об этом когда-нибудь? Не важно, почему он изменился. Главное, что это произошло.
