котором такая экзистенциальная угроза отсутствует. В наших сервисах не сидят лангольеры.
— Лангольеры? — переспросила Габи, — Это из триллера Стивена Кинга, верно? Зубастые шарики, которые пожирают вчерашнюю реальность, освобождая место для будущего.
— Да. Шоковые метафоры — фирменный стиль Стивена Кинга. Где роль фонарщика, так любимая поэтами? Съедена лангольерами. Где завтра будет роль библиотекаря, одна из ключевых в просвещении? Там же. Где сейчас бытовая роль отца семейства? Там же. В модерне нет общего быта трех поколений с кучей детей. Даже роли родителей частично съедены лангольерами, освобождающими место для новейших социальных сервисов. И дальше идет экзистенциальная угроза роли человека вообще. Вот и обоснование «Войн крови», понятное двум третям электората, как отметил доктор Эбо.
Телеведущая озадаченно покрутила головой.
— Я не поняла про угрозу роли человека вообще.
— Тогда я поясню, — отреагировал Вэнг, — скажите, сколько людей в миссии к Чубакке?
— Двое, если программа миссии не изменилось, а что?
— Двое кого? — спросил он.
— Если вы намекаете, что после генмод они уже не люди, то это расизм! — заявила она.
— Нет, я пояснил мотивы футурофобии в контексте «Войн крови». Союз Биоцентристов опубликовал результаты сравнения геномов Ликэ Рэм и Зенона Пекоша — с эталонными геномами ряда существ. Утверждается, что экипаж миссии Алкйона-Чубакка дальше от человека, чем шимпанзе, и даже чем макаки-резусы.
— И что?! — агрессивно отозвалась Габи, — Человек это не его гены! А если биоцентристы начнут новый «Обезьяний процесс», то станут посмешищем на следующее столетие!
— Все так, — сказал Вэнг, — но возникла одна проблема: генмоды секторально вытесняют обычных людей с рынка труда. На урановом руднике Арандис в Намибии дирекция без объяснений генмодифицировала ксианзаном-эф около сотни работников-туземцев. Как объясняют теперь адвокаты, эта была профилактика радиационных поражений.
— И что? — снова спросила телеведущая, — В 2021-м полпланеты вакцинировали какой-то сомнительной штукой якобы от насморка, причем объяснения были хуже, чем никакие. Ксианзан-эф, хотя бы, в отличие от той штуки, дает эффект, который заявлен.
— Да, но вакцины от ОРВИ не передаются потомству, в отличие от ксианзана-эф.
— И что? — в третий раз спросила она, — Это как-нибудь повредило потомству?
— Тут нет единого мнения медиков, — ответил Вэнг, — но есть нормы ООН и Евросоюза о недопустимости коммерческой генмодификации, особенно — наследуемой потомками. Я понимаю: после 2021-го эти нормы стали пищей для анекдотов. Тут они лишь повод. А причина — экзистенциальная футурофобия. Страх потери человеческой идентичности в ключевых трех аспектах: персональном, социальном и биологически-видовом. На этом спекулируют политические падальщики, увлекающие испуганный электорат фантомом возвращения в «старое доброе прошлое», причем навсегда.
Габи Витали снова озадаченно покрутила головой и полюбопытствовала:
— Как далеко назад по шкале времени лежит это «старое доброе прошлое»?
— Никак, — спокойно сказал Вэнг, — того «старого доброго прошлого», которым увлекают политические падальщики, никогда не существовало. Это смутный иллюзорный образ, который формируется подсознанием людей за годы жизни в непрерывно обновляемых кризисах и метаморфозах условной нормальности. Присутствующий здесь доктор Эбо объяснил схему в книге «Боги золотого века из машины ужаса». А реально возможное будущее уже не может воспроизводить прошлое. Раньше могло, но не теперь.
— Я не поняла последнюю фразу, — призналась Габи.
— Раньше, — пояснил он, — было расширенное воспроизводство всего, в первую очередь населения. С библейских времен число людей росло от поколения к поколению. Но вот сумма рождений на планете стала падать. В большинстве стран экономически-активное население сокращается. Главная тенденция перевернулась и вызвала изменения во всех социальных циклах. Этому нет аналогов в прошлом. Если добавить к этому возросшее влияние биопанка на демографию, то… Тут я лучше передам слово мистеру Талвицу.
Гуру экономики смыслов задумчиво поиграл золотой авторучкой, которой делал некие заметки в архаичном клетчато-бумажном блокноте.
— Что ж, я попробую не шоковым образом пояснить то, что мистер Вэнг скромно назвал влиянием биопанка на демографию. Современная культура сформировалось в условиях жизненного цикла, как константы с библейских времен, как отметил мистер Вэнг. Если открыть библию, эпизод изгнания из рая, то описание цикла укладывается в три фразы. Женщина в муках рожает детей. Мужчина пашет, чтобы добыть пропитание. Затем оба умирают, и далее цикл воспроизводят их дети. В XX веке оказалось, что изрядная доля женщин и мужчин не видят смысла в этой карусели и предпочитают жить для себя. Это вызвало в XXI веке кризис старения трудовых ресурсов, усиленный новым эскапизмом молодежи. Аргонавтов с биопанком можно считать предельной формой эскапизма и, по законам диалектики, она содержит ключ к выходу из кризиса. На мой взгляд, даже два ключа. Первый очевиден: это геронтореверс. Японские компании с 2010-х приглашали пенсионеров возраста 65-плюс, а позже даже 75-плюс, вернуться на работу. Даже чисто экономически логично в таком случае скручивать биологическое время. Второй ключ — менее очевиден: это инвольтация лишних младенцев.
— Что-что? — переспросила Габи.
— Термин инвольтация взят из оккультизма, — пояснил Талвиц, — а в истории аргонавтов термин прилип к схеме, возникшей у отсталых племен Южной Ливии. Там вообще нет планирования семьи, молодые женщины рожают в среднем каждые два года, и из трех младенцев лишь двое доживают до года. Если младенец в родной семье не выживет, то почему не подарить его аргонавтам, чтобы он жил, пусть измененным?
— О! — Габи резко вскинула руки, — Не из таких ли ситуаций берется расхожее обвинение аргонавтов в голливудском оборотничестве? В намерении обратить человечество?
— Как будто что-то плохое, — чуть иронично откликнулся гуру экономики смыслов. — А-а… — выдохнула она на краю когнитивного шока, и с надеждой глянула на рефери.
Доктор Эбо снова встал из кресла, потянулся и произнес:
— Действительно, нет причин относиться к арго-оборотничеству, как к чему-то априори плохому — будто извращающему первозданную человеческую природу. Именно такую формулировку применяют философы-гуманисты, хотя им полагалось бы знать, что всю первозданность современные люди уже потеряли. Кроме бушменов пустыни Калахари, индейцев джунглей Ориноко, и еще некоторых племен, оставшихся первобытными.
— Как это потеряли? — удивилась Габи.
— Как декоративные породы собаки под влиянием селекционных капризов, — пояснил он, сделал паузу, и добавил, — впрочем, первозданный биодизайн человека непригоден для современного общества. Это биодизайн организма, живущего в среднем 30–35 лет. А современный человек только после 30 лет приобретает профессию, начинает активную социальную жизнь, и может задуматься о семье. Между тем, биологически это машина, исчерпавшая период нормальной эксплуатации и потому все чаще требующая ремонта: услуг гастрологии, стоматологии, кардиологии и прочей медицины. Габи, скажите, что гуманнее: спасать иллюзию первозданной человеческой природы, или как-то привести человеческую природу в соответствие с реалиями технически развитой цивилизации?
Телеведущая задумалась и нерешительно произнесла:
— Для гуманизма первична не цивилизация, а человек, который мера всех вещей.
— О! — обрадовался психоаналитик, — Если
