Все это королева проделала с величайшим спокойствием и безмятежностью, никто не заметил никаких перемен в ее лице; впечатление было такое, словно она готовилась всего-навсего к путешествию или перемене жилья; затем Мария отпустила слуг и продолжила одевание, выбрав все самое лучшее и самое изысканное из своего гардероба.
Покончив с туалетом, королева прошла в переднюю, где стоял алтарь, у которого ее духовник, пока его не отделили от нее, служил мессу; окруженная слугами, она преклонила колени на ступенях алтаря и стала читать молитвы причастного канона, а потом вынула из золотого ларчика облатку, освященную папой Пием V, которую она хранила, чтобы причаститься ею перед смертью, попросила Бургуэна принять ее у него и заменить, поскольку он является самым старым из всех, священника: ведь старость священна; вот так она приняла святое причастие, несмотря на все старания не дать ей получить его.
Когда этот обряд был завершен, Бургуэн сказал королеве, что она забыла упомянуть в завещании трех человек, а именно м-ль Борегар, м-ль де Монбрен и духовника. Королева весьма удивилась своей непроизвольной забывчивости и, взяв завещание, на полях написала распоряжения относительно названных лиц, после чего вновь опустилась на колени и погрузилась в молитву, но очень скоро у нее заболели ноги, и она встала; Бургуэн принес ей немного хлеба и вина, она поела и выпила, а покончив с едой, протянула ему, как было у нее заведено, руку и поблагодарила за то, что он прислуживал ей при последней трапезе. Потом она опять преклонила колени и стала молиться.
Молитва длилась недолго: раздался стук в дверь; королева поняла, что за нею пришли, но поскольку она еще не кончила молитву, то попросила пришедших немножко подождать: через несколько минут она будет готова. Но графы Кент и Шрусбери, вспомнив, как она противилась и не желала предстать перед комиссией и обвинителями, приказали войти в переднюю, где они ожидали, нескольким вооруженным стражникам, чтобы в случае необходимости можно было применить силу, то есть если бы она сама отказалась добровольно выйти либо слуги стали защищать ее. Некоторые утверждают, будто лорды ворвались к ней в спальню, но это неправда. Они переступили порог ее спальни всего один раз, когда – и мы об этом рассказывали – пришли сообщить ей приговор.
Тем не менее они подождали несколько минут, как просила королева, а около восьми постучались снова, причем в этом им помогала и стража, но, к их удивлению, им тут же открыли, и они увидели, что королева стоит на коленях и молится; сэр Томас Эндру, бывший тогда шерифом графства Нортгемптон, вошел, держа в руке белый жезл, торжественно проследовал мимо коленопреклоненных и погруженных в молитву слуг и остановился позади королевы; он подождал несколько секунд, но поскольку Мария Стюарт, похоже, не видела его, объявил:
– Миледи, лорды прислали меня за вами.
Услышав эти слова, королева обернулась, прервала молитву и поднялась с колен.
– Идемте, – сказала она.
Бургуэн снял висевшее над алтарем распятие черного дерева с изваянным из слоновой кости Христом и спросил:
– Ваше величество, не угодно ли будет вам взять с собою этот крест?
– Спасибо, что напомнили, – ответила королева, – я как раз хотела взять его с собой, но едва не забыла.
Она вручила распятие Аннибалу Стюарту, своему лакею, чтобы тот подал ей его, когда она попросит, и, опираясь, так как у нее страшно болели ноги, на руку Бургуэна, направилась к выходу. Однако у дверей Бургуэн внезапно остановился и сказал:
– Вашему величеству известно, как мы все любим вас, и если бы ваше величество приказали нам умереть за вас, мы, не раздумывая, исполнили бы приказ, но я не в силах провожать ваше величество дальше. К тому же нельзя, чтобы все выглядело так, будто мы, которые обязаны защищать ваше величество до последней капли крови, предали вас и выдали этим подлым англичанам.
– Вы правы, Бургуэн, – согласилась королева, – притом в вашем возрасте и при вашей любви ко мне смотреть, как меня казнят, будет слишком тягостно для вас, и я хочу избавить вас от этого. Сэр, – обратилась она к шерифу, – позовите кого-нибудь, чтобы я могла на него опереться. Вы же видите, я не могу идти.
Шериф поклонился и дал знак двум стражникам, которых он укрыл за дверью на тот случай, если королева окажет сопротивление и придется применять силу, приблизиться и помочь королеве. После этого Мария Стюарт продолжала путь, предшествуемая и сопровождаемая рыдающими слугами. Но стража у вторых дверей остановила их, объявив, что далее им идти запрещено. Этот несправедливый запрет вызвал возмущение слуг; они кричали стражникам, что девятнадцать лет разделяли заключение с королевой и всюду сопровождали ее, что бесчеловечно лишать их госпожу в минуту смерти их помощи, а этот приказ, вне всяких сомнений, отдан только потому, что над нею хотят совершить какую-то гнусную жестокость и не желают, чтобы они были тому свидетелями. Возглавлявший слуг Бургуэн, видя, что ни угрозами, ни мольбами добиться ничего не удается, попросил позволения поговорить с лордами, но ему отказали в этом; слуги попытались прорваться силой, стражники стали их отгонять, нанося удары прикладами аркебуз, и тогда заговорила королева.
– Стыдно вам, – сказала она, – запрещать моим слугам проводить меня. Я начинаю верить, как и они, что вы задумали не просто казнить меня, но что у вас есть еще какие-то злые умыслы.
– Миледи, – объявил шериф, – вас могут проводить четверо ваших слуг, которых вы сами укажете, но не больше. Когда вы спуститесь вниз, за ними придут, и они присоединятся к вам.
– Как! – вскричала королева. – В этот час меня могут проводить всего четверо слуг?
– Так распорядились лорды, миледи, – объяснил шериф, – и я, к величайшему своему сожалению, ничего не могу сделать.
Королева приняла от Аннибала Стюарта распятие, в другую руку взяла молитвенник и платок и обратилась к слугам:
– Дети мои, к нашим страданиям добавляется еще одно. Воспримем же его по-христиански и принесем Господу и эту новую жертву.
После этих слов со всех сторон послышались всхлипывания и рыдания; слуги упали на колени; одни из них в отчаянии катались по земле и рвали на себе волосы, а другие целовали королеве руки, колени и даже край ее платья, просили прощения за все, в чем она могла бы их упрекнуть, именуя ее своей матерью. Но, сочтя, видимо, что сцена слишком затянулась, шериф сделал знак, солдаты затолкали слуг в комнату и заперли за ними двери.
На верхней площадке лестницы королеву ожидал Эндрю Мелвил, ее дворецкий, с которым ее уже давно разлучили; он получил дозволение в последний раз свидеться с нею перед казнью. Королева, ускорив шаг, приблизилась к нему и опустилась перед ним на колени, желая получить благословение, каковое он со слезами на глазах и дал ей.
– Мелвил, – сказала королева, не поднимаясь с колен и впервые в жизни обращаясь к нему на «ты», – ты был добрым слугой мне, будь таким же добрым слугой и моему сыну. Сразу же после моей смерти отправляйся к нему и во всех подробностях расскажи о ней. Передай, что я желаю ему всяческого благоденствия и молю Бога, чтобы тот ниспослал на него Духа Святого.
