жаркое пламя?
— Идем, — опуская руки, сказала она.
Сегодня химерам повезло.
Первой в пайдейе ее встретила, конечно, Ариадна. То ли не замечая маски отрешенности на ее лице и произошедших в ней изменений, то ли делая вид, что не замечает, порывисто ее обняла. Руки Пандоры лишь скользнули по спине Ариадны.
— Я искала тебя…
— Медея это знала. Она обещала, что обрежет твои нити, и будет следить, чтобы ты меня не нашла.
— И ты ей позволила? — отстранившись, прошептала Ариадна.
— Я сама ее попросила.
Доркас, что стояла рядом, лишь покачала головой. Лицо Искры Геи пересекал шрам, не уродующий ее, но придающий еще большей воинственности. Фигура стала крепче, суше, пшеничные волосы — короче. Изменился и взгляд серых глаз. Война и ее, словно сталь, закалила.
Никиас застыл у окна. Кажется, так было всегда. Кажется, так всегда и будет. Пандора чувствовала направленный на нее взгляд синих глаз, но встречаться с ним своим не торопилась. К чему напрасные иллюзии?
Кассандра, опустошенная своей собственной войной, за эти недели, казалось, на несколько лет постарела. Окинув ее взглядом, покачала головой.
— Пандора, управляющая выпущенными ею же атэморус… Такого не могла предвидеть даже я.
— Вы не знали, кем я стану?
— Аид отобрал у меня дар. Я больше не могу прорицать.
Пандора покачала головой. Вот она, божественная кара.
— Это неважно. Главное — на что способен твой. — Кассандра вскинула на Пандору заблестевшие, зажегшиеся прежней страстью глаза. — Мы можем это использовать. Но не так бездумно, как это делаешь ты.
Пандора с усмешкой сложила руки на груди.
— Кто бы сомневался, что я делаю что-то неправильно.
Кассандра помедлила, прежде чем ответить. Смотрела на нее, сощурив глаза. Кажется, то, что видели другие, начала замечать и она.
— Первым делом, нам нужно защитить тебя, пока Арес не понял, кто ты и на что способна.
— Я отдам распоряжение Искрам, — отрывисто сказал Никиас.
Дождавшись кивка Кассандры, он подошел к Пандоре. Только сейчас, сосредоточив на нем взгляд, она увидела, что правую половину его лица закрывает серебристая полумаска вроде тех, карнавальных, что носили люди Изначального мира.
— Я знаю, почему ты это сделала, почему отправилась туда одна, — сухо сказал он. — Но сделать этого снова не позволю.
Она попыталась что-то сказать — защититься или оправдаться, но не успела. Никиас шагнул к ней, оказавшись еще ближе. Сознание тихим, вкрадчивым шепотом заполонили его слова:
— Я не хочу потерять тебя. Единственного человека, которому я когда-то был по-настоящему дорог. Человека, которым дорожу я.
Коридоры пайдейи поглотили звук его шагов.
Она снова была не одна. Рядом с ней — Искры и… Никиас.
Пандора смутно вспоминала, как те, что смотрели на нее, разинув рот, потому что никогда не встречали подобного дара, насмехались над ней в Гефестейоне. Не видела их лиц, лишь строчки в колдовском дневнике, что когда-то заменял ей память.
Никиас и сам наблюдал, как она развоплощает химер, словно они находились на тренировочной арене, а не на поле боя. Его сила, взращенная из зароненного в его душу зерна темной магии, действовала иначе. Его тьма была куда более податливой и живой, она была голодна, она поглощала. И, попробовав живой плоти, словно путник пустыни — прохладной воды — жаждала еще. Она сама словно бы себя питала. Заполненные тьмой трещины уже выбирались за пределы серебристой полумаски, и становились все глубже с каждой новой жизнью, что Никиас забирал.
В тот день они находились в одном из залов Гефестейона. Рядом не было ни воинов, ни химер, но война внутри Пандоры никогда не смолкала. Она и сейчас слышала крики людей и монстров.
— Я готова, Никиас.
Пандора чувствовала в себе эту силу — окрепшую, твердую, словно гранит. Она подчинила себе тьму, что составляла сущность и химер, и атэморус. Была еще одна, которую она могла подчинить.
— Я могу выжечь эту тьму в тебе, освободить от нее твою душу. Но моя магия уничтожит, развоплотит тот хрупкий сосуд, что ее хранит.
— Она убьет меня, — кивнув, хрипло сказал Никиас.
— Ты готов пойти на это?
— Не сейчас.
— Ты столько жизней мечтал об освобождении…
— И в любой из них я бы пошел на это, не раздумывая, едва бы ты успела договорить. Но в тех жизнях не было тебя.
— Если ты бережешь свою нынешнюю жизнь ради призрачного шанса быть вместе…
— Нет, ты не поняла. Я не слепой, я вижу — в твоей душе места для меня не осталось. Не сейчас. Не в этой жизни. Но ты заставила меня понять, каким эгоистом я был в прошлом. Я так лелеял свою драму, свою трагическую особенность… Жалел себя вместо того, чтобы использовать ее как острый, сочащийся тьмой клинок.
Пандора вдумчиво кивнула.
— Я понимаю.
Она развернулась, чтобы уйти, чтобы продолжить свою бесконечную жатву. Рука Никиаса, коснувшись плеча, остановила ее.
— Ты помнишь хоть что-нибудь… о нас? Помнишь, что испывала ко мне?
Пандора, помедлив, качнула головой.
— Иногда я хочу вернуться в прошлое, чтобы почувствовать хоть что-то, но… не могу.
Рука безвольно соскользнула с ее плеча.
— Выходит, нам обоим осталось лишь одно. Убить как можно больше порождений Ареса. И как можно сильнее ослабить его самого.
Все больше богов, впечатленных речами Кассандры, видящих, как редеет воинство Ареса, как медленно, но неотвратимо иссякает в нем сила, вставали на сторону Зевса. Несмотря на то, что пифос оказался пуст, Пандора все же подарила людям надежду — что Ареса, прежде кажущегося неуязвимым, можно победить.
Но никакая победа легко не дается.
Пандору, что стала сосудом — пифосом — для атэморус, переполняла тьма. Голодная, поглотившая весь оставшийся в ней свет, она беспрестанно рвалась наружу. И настал момент, когда держать ее под контролем перестала сама Пандора.
Когда Аид заключал ее в Тартар, Пандора хохотала. Вот и вся ее награда. Она будет заперта там, как одна из чудовищ Медеи, рядом с той, что научила ее использовать тьму… но так и не смогла научить, как ее укрощать.
Когда за спиной, грохоча, закрывались огромные каменные врата Тартара, Пандора подумала: «И все же Цирцея была права».
Но что толку сожалеть о прошлом?
В тюрьме у нее было не так много гостей. Все те же лица — Фоант, Доркас, Ариадна. Кассандра ее не навещала — свою роль в сценарии пророчицы Пандора уже сыграла, и была выброшена за ненадобностью в мусорную корзину. Приходила Медея — посокрушаться и сказать, что, не запрячь Аид Пандору в Тартар, она, конечно, могла бы сделать больше. Уничтожить больше химер и
