— Спасибо, — рассеянно ответила Габриэль, а затем спросила с тревогой. — Но… скажите, получается здесь, в окрестностях Волхарда, тоже опасно? Даже днём?
— Если речь о нападениях, то чьеру предпочитают действовать ночью. Нападений днём я не припомню. Да и то — удалённая застава, где было всего два десятка человек, а здесь — гарнизон и целый город — сюда они вряд ли сунутся. Но всё же — будьте осторожны, синьорина Мирнади… на всякий случай. И, кстати, вы ничего не видели странного в Волхарде в последнее время?
— Странного? Например?
— Незнакомых людей? Чтобы кто-то необычно себя вёл? Чужие повозки? Большое количество еды неизвестно для кого? — капитан смотрел на Габриэль с участием.
— Вы же не хотите сказать, что мессир Форстер мог такое допустить? — искренне удивилась она.
— Форстер? Нет, не думаю, что он сам. Он далеко не такой дурак, чтобы после всего путаться с повстанцами. Но его люди вполне могут помогать кому-нибудь из горных братьев.
— Нет, — она задумчиво покачала головой. — Я ничего такого не видела.
— Знаете, эти повстанцы могут прятаться среди пастухов и в отгонах, и даже хозяева могут не знать о том, что среди их наёмных рабочих есть кто-то из горных братьев. А разве проверишь здесь всех пастухов или стригалей, особенно в сезон летних работ? Сейчас, конечно, стало проще, а в то время, когда я служил ещё лейтенантом, здесь были дремучие леса, а в них — полно горных братьев с ружьями, волками и со всей их магической ересью. Копали ямы, ставили ловушки… Наших много тогда погибло — в этих лесах не слишком-то развернёшься на лошади, потом отец приказал выжечь здесь всё…
— Так, значит… То есть эти леса, и правда, сожгли? — удивилась Габриэль.
— Да. По большей части. Хотя… кому-то и на руку, — криво усмехнулся капитан, — Форстер вон своего не упустил — теперь ему есть где пасти своих овец. А, может, оно и к лучшему: глядя на этого выскочку, некоторые покладистые кланы взялись за ум и тоже стали заниматься овцами. Даже решили создавать какой-то свой торговый союз: говорят, Форстер этой зимой вёл переговоры с герцогом Таливерда. Видите, синьорина Миранди, мы несём этим дикарям цивилизацию. Но, как и всегда с дикарями, им, конечно, это не нравится. Они предпочитают молиться своим идолам, трубить в рог, бегать с ружьями по лесам и убивать наших солдат.
— А… чего они добиваются? Эти повстанцы? — спросила Габриэль задумчиво. — Зачем они нападают на заставы, если война закончилась?
— Они идиоты… уж простите, синьорина Миранди! Их война проиграна уже очень давно. А после того, как подписали Трамантийский мир, им следовало бы смириться, возиться со своими овцами, а не дразнить короля. Но они то и дело убивают наших солдат. Вот из-за них и принимают закон об экспроприации… вы же наверняка слышали? Голосование за него пройдёт в следующем месяце. Собирались раньше, но всё герцог Таливерда что-то тянул — вносил уточнения. И у нас были связаны руки. Но, как только его примут, мы заберём эти земли, и уж тогда покончим с бунтовщиками быстро. А пока их прикармливают люди вроде Форстера — одна резня будет повторяться за другой.
— Вы всё-таки полагаете… мессир Форстер может быть заодно с бунтовщиками?
Капитан вдруг улыбнулся, и произнёс чуть тише и совсем другим, более игривым голосом:
— Простите, я вас напугал своими рассказами! Вам не стоит беспокоиться об этом. Я просто… привёл Форстера в пример. Сейчас-то он вряд ли помышляет о свободе для Трамантии. После того, как он разбогател на своих овцах, ему нет смысла бегать по лесам. И хотя его земли тоже скоро отойдут короне, но в накладе он не останется. Так что не думайте об этом. Давайте лучше поговорим о предстоящем празднике…
— То есть, этот закон об экспроприации… он коснётся и Волхарда? — спросила Габриэль, срывая тонкий колосок и не глядя на капитана.
— Разумеется. Отец Форстера был бунтовщиком.
— Но ведь земли принадлежат мессиру Форстеру, а он присягал короне, его мать — южанка…
— Форстера разжаловали — он больше не офицер, а ещё он отрёкся от нашей веры, хотя его мать и была южанкой — теперь ему поблажек не будет, — отмахнулся Корнелли. — Но… не думайте об этом. У него достаточно денег, чтобы прожить и без всякого Волхарда. К тому же он весьма ловкий тип: насколько я слышал, он хотел выкрутиться, женившись на одной из бари, чтобы уйти из-под действия закона. Уверен так и будет — не зря же он всю зиму обхаживал дочерей Домазо и Бруно. Перепишет Волхард на жену, а на земли бари закон не распространяется.
Капитан вдруг осёкся, словно понимая, что сказал лишнего, и Габриэль тоже смутилась. Потому что они невольно коснулись не слишком приятной темы, и вообще разговор вдруг стал каким-то натянутым.
— А о чём важном вы хотели со мной поговорить? — Габриэль посмотрела капитану в глаза. — Вы написали в записке…
— Ах это! — он улыбнулся и чуть прищурился. — Я просто очень хотел увидеть вас и не знал, захотите ли вы также сильно увидеть меня, и поэтому… я так написал. Надеюсь, вы простите мне этот маленький обман? И ещё я хотел лично пригласить вас на праздник в гарнизон на следующей неделе. Вас и синьора Миранди. Наш майор выписал даже оркестр из Ровердо. Надеюсь, это сделает мою вину за этот обман не такой тяжкой?
И он снова ей улыбнулся. А улыбаться капитан умел весьма очаровательно.
Писем от Фрэн не было. Не было и почтаря — в этот день его место занимал хмурый седой старик, какой-то его родственник — почтарь уехал в Ровердо за сургучом, бечевой и мастикой. Габриэль забрала сельскохозяйственный журнал мессира Форстера и задерживаться не стала.
Она не спеша шла обратно, разглядывая Волхард, и думала почему-то совсем не о капитане Корнелли и своей кузине, а о том, что узнала о Форстере.
…Он может лишиться Волхарда?
Это звучало, конечно, странно. Ведь в его поведении на это ничто не указывало, да и вообще никаких признаков того, что вскоре у Волхарда может появиться новый хозяин, не было.
…А если это так? И что, интересно, он тогда будет делать? Уедет в Алерту? Бросит это всё?
Залитая солнцем долина на фоне белоснежных гор, тёмный бархат елей, обрамляющих усадьбу, и прозрачное зеркало озера — расстаться с этим местом для него будет не так-то просто.
…«Я горец, синьорина Миранди, до мозга костей, до самой последней капли крови во мне…»
В этот момент Габриэль почему-то стало жаль Форстера. Может потому, что она вспомнила, как они уезжали из Кастиеры, как продавали любимые вещи, как она прощалась со своим садом, с беседкой, в которой они сидели всей семьёй, со всей их счастливой жизнью…
Здесь его дом, могилы его родных, эти горы, которые он так любит…
Служить королю и воевать за корону, а потом лишиться звания, а может, и вообще всего? Что же это была за дуэль, из-за которой его разжаловали?
Она хотела спросить об этом у Корнелли — уж он-то наверняка знал, но это бы выглядело очень неподобающе: с чего бы ей вдруг интересоваться подробностями какой-то грязной истории, произошедшей из-за женщины? И она не спросила.
